Сравнение как средство описания лжи и обмана

Устойчивые сравнения помимо закрепленного оценочного отношения также обнаруживают такие составляющие концепта, как представления и образы. Фиксируя результат образного соизмерения свойств человека, как правило, с «нечеловеческими» реалиями, сравнения отражают мировидение и миропонима¬ние народа и, следовательно, представляют интерес для сопоставительного ис¬следования. Сравнение признается наиболее простым и эксплицитнее выраженным средством описания образа, чем метафора (Мокиенко, 1984: 167), наиболее древним процессом отражения в сознании человека объективных отношений по¬добия/тождества между соответствующими предметами, явлениями или собы¬тиями, поскольку по выражению А.А.Потебни «самый процесс познания есть процесс сравнения» (цит. по: Мокиенко, 1984: 167). Чтобы выдвинуть на первый план наименее характерные свойства/качества объекта сравнения (tenor), производится сравнение с агентом (или vehicle concept), в котором эти самые характеристики считаются наиболее характер¬ными (Ortony, 1979). Общие признаки/свойства сопоставляемых денотатов, лежащие в основе сравнения, позволяют выявить сущность объекта сравнения. Особый статус устойчивого сравнения обусловлен характером структур¬ной и семантической спаянности его компонентов. В устойчивых сравнениях за¬печатлена система образов-эталонов, характерная для данной лингвокультурной общности. «Эталон - это характерологически образная подмена свойств чело¬века или предмета какой-либо реалией» (Телия, 1996: 242), которая становится таксоном культуры. Проще говоря, эталон представляет собой образную еди¬ницу «измерения» свойств/качеств человека и/или его поступков. Наиболее продуктивные модели устойчивых эталонных сравнений, зафик¬сированных нами, выглядят следующим образом: русский язык - Х врет (брешет, солгал, наклепал) как/что У. В английском языке устойчивые сравнения представлены двумя моделями: адъективных компаративов - Х as false (cunning, sweet) as Y глагольных компаративов - X lies like/ as Y, где за Х принимается лгущий субъект. В обоих языках также встретилось по одному примеру, где за объект сравнения принимается производимое субъектом действие Z: рус. яз. - Z что У (клевета, что уголь) англ. яз. - Z is like Y (a lie is like a snowball). В русской выборке присутствует сравнение, которое не укладывается в выше обозначенные модели и не типично для английского языка: ‘совралось, что с курка сорвалось’. Глагол ‘совралось’, употребленный в медиопассиве, символизирует элемент бессилия, отсутствие фактора воли агенса, следова¬тельно, действие, не зависящее от субъекта речи, что отсылает нас к концепту русского характера, к его неконтролируемости, когда, как пишет А.Вежбицкая «действительный мир предстает как противопоставленный человеческим жела¬ниям и волевым устремлениям или, как, по крайней мере, независимый от них» (Вежбицкая, 1996: 70-71). Таким образом, в русском языке мы имеем конструк¬цию, которая полностью освобождает говорящего от какой-либо ответственнос¬ти за происходящее. Сравнение чаще всего осуществляется за счет конкретной лексики, утвер¬ждая тем самым сближение конкретного и абстрактного. Лексические единицы, выступающие в качестве эталона (агента) устойчивого сравнения обманного действия /поведения, номинируют: - представителей животного мира - ‘old fox’, ‘сивый мерин’; - предметные сущности - ‘gas-meter’, ‘snow-ball’, ‘уголь’; - деятелей - ‘Scot’, ‘trooper’, ‘Almanack-maker’; - нереальные сущности - ‘devil’, ‘hell’, ‘черти’. В обоих сравниваемых языках фиксируется негативная оценка в сравне¬нии лживого, хитрого человека с лисой, во многих народных традициях симво¬лизирующей злобное лукавство и коварство. Лисе в английской и русской этно¬культурах конвенционально приписываются признаки: ‘хитрость’, ‘лживость’, ‘лицемерие’, ‘льстивость’ (ср. ‘foxy’ - хитрый, лживый, изворотли¬вый), инге¬рентно присущие человеку и проецируемые на модели поведения жи¬вотных: англ. as false as old fox рус. хитрый как лиса Ср. также «Да не лги, не верти лисьим хвостом-то» (Куприн). Оба сравнения имеют мифопоэтические истоки, поскольку лиса со¬гласно древним представлениям считалась колдуньей, обладала способностью исчезать, становиться невидимой (Маковский, 1996(б) :143). У Гриммельсгаузена в «Симплициссимусе» выражение, дословно переводимое как «лисохвостить», значит то же, что и «лицемерно льстить». В средневековых книгах лис(а) оцени¬вается негативно, когда речь идет о том, что он(а) как обманщик и хитрец жи¬вотное непревзойденное (Бидерманн, 1996: 150-151). Антропоморфные приз¬наки, приписываемые лисе, наблюдаемы также в баснях. Помимо общего у русского и англоязычного народов сравнения лживос¬ти человека с лисой, у каждого народа существует свое собственное эталонизи¬рованное представление. К примеру, русский язык за лгущим человеком закре¬пил некогда сравнение с сивым мерином - ‘врет как сивый мерин’. - Хоть ты и старик, а брешешь как сивый мерин. (Шолохов) В то же время образцом/эталоном лживости для англоязычной менталь¬ности является газовый счетчик - ‘to lie as a gas-meter’ (редк.) или извоз¬чик/кавалерист - ‘to lie as a trooper’. Эмоциональная реакция носителя русского языка на английское сравнение, буквально переведенное, вряд ли возможна, по¬скольку экстенсионал этого образа неизвестен/мало известен русскому языко¬вому сознанию. Поэтому фраза ‘Don’t pay attention to anything he says, he lies like a gas-meter’ [DEI] может быть переведена на русский с сохранением сравнения так: «Не обращай внимания на его слова, он врет как сивый мерин». Парадоксален для русского мировидения ‘извозчик’ как эталон лживос¬ти, поскольку русскому языковому сознанию привычнее эталонизировать извоз¬чика с руганью, степенью бранности. В обоих языках имеются сравнения, сопровождаемые уточняющими комментариями для оправдания логики образа: рус. лжа что ржа: тлит клевета что уголь: не обожжет, так замарает; англ. a lie is like a snowball: the farther you roll it, the bigger it becomes. Эксплицитность подобных комментариев награждают сравнения стату¬сом паремии. Анализ образности устойчивых сравнений (30 - 16 русских и 14 английс¬ких) показал, что в роли эталона (агента), с которым произведено сопоставле¬ние/соизмерение, могут выступать не только образы отдельных предме¬тов/объектов, но и образы ситуаций. Ситуативно-образное соизмерение в большей степени характерно для носителей русского языка (12 устойчивых сравнений из 16). Анализ компаратив¬ных конструкций русского и английского языков, фиксирующих ситуативную образность, показал, что носители русского языка при соизмерении поведения лгущего человека обращают внимание на три признака, которые объективиру¬ются в tertium comparationis (третья величина при двух сравниваемых по А.А.Потебне). Эти признаки выражены имплицитно: - качественные характеристики лица - ‘лжет как на салазках под гору катится’ (легкость + быстрота); ‘совралось как с курка сорвалось’ (безволие + неконтролируемость + быстрота + внезапность + ?неожиданность) ; - количественные характеристики - ‘так соврет, что не перелезешь’; ‘соврал, что за пазуху не уберешь’; - причинно-следственные отношения - ‘врет, что уши вянут’. Английский язык эксплицирует два признака: - быстроту производимого речевого действия: ‘to lie as fast as a dog (or horse) will trot’; ‘to lie as fast as a dog can lick a dish’; - качественные характеристики субъекта сравнения: ‘X as false as devil’, ‘X as false as God is true’, ‘as sweet as honey’. Лживость человека шкалируется в отрицательном диапазоне у носителей русского языка в 4 случаях: ‘врет, что помелом метет’ (помело, отсылающее к стереотипному восприятию некой темной силы, несет негативную коннотацию), ‘клевета, что уголь’, ‘врет, что уши вянут’, ‘врут как черти’. Подобные нега¬тивные оценки несут английские устойчивые сравнения, отсылающие к сопос¬тавлению с нереальными сущностями: ‘as false as devil’, ‘as false as hell’ и пр. В оставшихся случаях можно предположить (как и для большинства предикатов лжи/обмана) нефиксированную оценку, которая зависит от ценностной ориен¬тации говорящего. Однако в данном случае без опоры на контекст мы не можем с уверенностью сказать, в каком диапазоне оценки будут маркированы остав¬шиеся устойчивые сравнения, поскольку авторы художественных произведений крайне редко используют этот стилистический прием. Заметим, что авторы чаще прибегают к созданию индивидуально-авторских (как правило, синтаксически сложных) сравнений. Таких сравнений в нашей выборке обнаружилось 37 рус¬ских и 11 английских примеров. Переходя, таким образом, к описанию встретившихся в текстах художест¬венной прозы авторских сравнений заметим, что в обоих языках типичным явля¬ется использование стереотипного представления о жертве обмана как о неопыт¬ном, неискушенном в вопросах лжи человеком. При декодировании (post factum) успешно реализованного обмана, обманутый ассоциируется в обоих языках с мальчиком, школьником (говорящий и жертва обмана, как правило, совпадают): Обвел как мальчика вокруг пальчика (Кубеев) ... Тулин понял, что его провели как мальчишку (Гранин) Их провели как первоклашек, теперь это было совершенно очевидно (Маринина, ИГ) ... I have been tricked, outwitted - as though I were a little schoolboy (Christie, EH). В целом многообразие авторских индивидуальных сравнений презенти¬руют субъективный опыт автора художественной прозы, индивидуальны и несводимы к единой, какой-либо одной ситуации/модели. Нам удалось объеди¬нить некоторые из них в группы сравнений, акцентирующих - а) приемлемость/неприемлемость лжи/обмана для субъекта: ... ему соврать - все равно что съесть дохлую мышь (Токарева) Для нее соврать - все равно что произнести фразу на каком-нибудь полинезийском языке, которого она не только не знала, но и никогда не слышала (Токарева); б) восприятие лгущего субъекта противоположным полом: Ложь мужчины сродни тупым ножницам: отрезать чувства не может, а боль причиняет неимоверную (Мальцева) Женская ложь часто напоминает мне китайский корабль величиной с орех - масса терпения, хитрости - и все это совершенно бесцельно, безре¬зультатно, все гибнет от простого прикосновения (Аверченко); в) различные эмоционально-оценочные отношения ко лжи/обману, как факту человеческой жизни: ... немилосердная ложь, прожорливая как трупный червь (Полянская). ... и она подпирает ее еще большей ложью, увязая в обмане, как муха в капле меда (Маринина). A con game is similar to ju jitsu. In ju jitsu you use your opponent’s strength to win. In a con game, you use his greed (Sheldon, IF). Мошенничество похоже на джиу-джитсу. В ней ты используешь силу противника, чтобы победить его. В мошенничестве ты используешь его жад¬ность. Перевод практически всех выявленных примеров, содержащих индивиду¬ально-авторские сравнения, не представляет трудностей, поскольку носители обоих языков обладают сходными образно-ассоциативными представлениями, закрепленными за обманом и ложью, их субъектами и свойствами. Вызывает со¬м¬нения лишь следующий пример: «...мерзкая ложь, похожая на дешевое сливо¬вое повидло» (Мальцева). Имеющийся в основе сюжет, который отсылает к вре¬менам советского «застоя» и воспроизводит сцену магазинных полок, заполнен¬ных непривлекательными консервами, при переводе может быть неадекватно понят английским менталитетом. В заключение заметим, что компаративные конструкции являются иллюст¬рацией процесса познания человеком окружающего мира, так как в основу ассо¬циативных связей, отраженных в них, заложены конкретные представления чело¬века. Эталонные устойчивые сравнения есть средства эмпирического познания действительности и оценивания ее в образах-эталонах. В сравнениях соотносятся понятия, ситуации, принципиально различные по своей природе, именно эта «отдаленность» создает образ, а следовательно, и перлокутивный эффект. Индивидуально-авторские сравнения представляют интерес с точки зрения метафорического осмысления обмана. Метафоре мы посвящаем следующий па¬раграф нашего исследования.