Национально-культурная специфика концепта «обман» во фразеологическом аспекте.

Как известно, изучение фразеологии предлагает исследователю необы¬чайно широкое поле деятельности, тем не менее описание какого-либо аспекта фразеологических единиц (ФЕ) обусловлено телеологически, т.е. зависит от за¬дач исследования. Наше обращение к фразеологии обусловлено не целью специ¬ального исследования, а возможностью распредмечивания того участка концеп¬туального пространства обмана, который покрывается фразеологическими еди¬ницами. Поэтому подчеркнем, что нас интересуют значения ФЕ с точки зрения номинативной деятельности. На данном этапе нашего диссертационного иссле¬дования мы ориентируемся на рассмотрение следующих взаимосвязанных задач: - исследование участка концептуального пространства обмана и выявление фрагментов языковой картины мира, фиксируемой ФЕ со значением обмана; - установление способа концептуализации действительности (определение закономерности осмысления и оязыковления действительности) посредством рассматриваемых фразеологических единиц. Поскольку нас, в первую очередь, интересует национальная «прописка» обсуждаемого концепта, его лингвокультурологическая специфика, объектом более пристального внимания в нашем исследовании будет класс идиом, образ¬ное основание которых признается средоточием культурной коннотации, связан¬ной с мировидением народа, хранителем национальной специфики (Ковшова, 1990; Солодуб, 1990 (б); Телия, 1990, 1996; Черданцева, 1996). В различных концепциях дискуссионными являются объем понятия «идиома» и налицо различная терминологическая фиксация подобных единиц: «собственно ФЕ» (Кунин, 1986), «фразеосочетания-идиомы» (Бабушкин, 1996), «сильно идиоматичные фразеосочетания» (Копыленко, 1995). Ю.П.Солодуб под идиомами предлагает понимать «устойчивые словесные комплексы, целостное значение которых не соответствует сумме значений входящих в их состав лекси¬ческих компонентов, но могут (факультативный признак) образно мотивиро¬ваться на основе этих значений» (Солодуб, 1982: 107; 1990(б): 56). Чтобы под¬робно не останавливаться на лингвистических критериях выделения идиом из состава ФЕ, вслед за большинством отечественных фразеологов мы условимся понимать под идиомами мотивированные «фразеологические единства» и утра¬тившие мотивировку «фразеологические сращения», принятые в классификации В.В.Виноградова. Мы считаем необходимым также подчеркнуть, что в работе для обозначения всех типов устойчиво воспроизводимых сочетаний слов, в том числе и для идиом, употребляются взаимозаменяемые термины «фразеологизм» и «фразеологическая единица». Мы сочли возможным отказаться от традиционной классификации фразео¬логических единиц по частям речи, отдающей дань поверхностной структуре единиц. Опираясь, главным образом, на единицы, зафиксированные словарями [см.: ФСРЛЯ1, ФСРЛЯ2, РМР, ССРФ, СФСРЯ, СОВ, КФСРЯ, ФК, АИ, РАФС, AID, DECI, REDI], мы обнаружили, что концепт «обман» фразеологизируется в: 1) ФЕ поведенческого типа, указывающих на агентивное дейст¬вие/воздействие/событие и/или интерпретирующих производимое действие - пудрить мозги, замазать глаза, pull smb’s leg (одурачить, надуть), sell smb a gold brick (обжулить, облапошить), soft soap (лесть, комплименты). В большинст¬ве своем - это поведенческие идиомы с категоризующей классемой ‘вводить в заблуждение’; 2) ФЕ, характеризующих качественные свойства лица - all sugar & honey (о льстивом, неискреннем человеке), волк в овечьей шкуре, барон Мюнхгаузен, продувная бестия. 3) ФЕ, отражающих акциональные проявления качественных свойств лица - не моргнув глазом (соврать), (to lie) out of the whole cloth (нагло, от начала до конца). Исходя из предложенной Д.О.Добровольским типологии идиом, класси¬фицирующим основанием которой является коммуникативно-функциональный принцип (Добровольский, 1990: 48-67) (т.е. деление единиц по их функциональ¬ной позиции в высказывании), выделенные нами группы представляют собой признаковые номинации и могут быть объединены в одну, поскольку выполняют квалифицирующую (характеризующую) функцию. Как указывает Д.О.Добровольский, идиомы этого типа наиболее представительны в количест¬венном плане, выступают ядром в системе идиом и являются единицами с пре¬дикатной семантикой (там же). Первые две группы идиом, заполняющие почти все фразеологическое пространство обмана, включают в себя идиомы, обозначающие те фрагменты, которые мы обозначили в предыдущей части нашего исследования. Мы обязаны также уточнить, что выделение фразеологизмов в каждую группу по смысло-объединяющим признакам не позволяет квалифицировать данные фразеологические единицы как синонимы в традиционном понимании. Речь идет скорее о квазисинонимии, т.е. при соизмерении смысловой структуры фразеологизмов выявляются не столько дифференциальные признаки значения, сколько образная характеристика и оценка действия/ситуации и препятствующие взаимозамене фразеологизмов в составе высказывания различия в коннотатив¬ных оттенках значения, о которых речь пойдет ниже. Несколько нарушая порядок изложения сразу заметим, что из 159 отоб¬ранных и проанализированных фразеологических единиц (72 русских и 87 анг¬лийских) полными фразеологическими эквивалентами оказались лишь 8 (16) фразеологизмов: к примеру, рус. ‘пускать пыль в глаза’ ↔ англ. ‘throw dust in smb’s eyes’; рус. ‘мутить воду’ ↔ англ. ‘muddy the water’, рус. ‘носить маску’ ↔ англ. ‘wear the mask of’ и другие, совпадающие по значению, лексическому составу, образности и грамматической структуре. Несмотря на соблазн причислить к этой группе пару ‘обвести вокруг пальца’ ↔ ‘turn/twist smb round finger’ в качестве семантической кальки, ее следует исключить из возможных кандидатов в рассматриваемую группу. Как замечает О.А.Леонтович, признаком, который ложится в основу английской ФЕ, «является способность человека сделать кого-либо мягким, податливым (накрутить на палец, как нитку или соломинку). В русском же ФЕ ‘обвести кого-либо вокруг пальца’ - одурачить, оставить в дураках - этим признаком стано¬вится умение усыпить чью-либо бдительность, подчинить своим обманным дейст¬виям» (Леонтович, 1986: 83). Следовательно, английская идиома имеет несколь¬ко иное значение: ‘заставлять поступать согласно своей воле’, т.е. имеет место манипуляция, не обнаруживающая классемы ‘обманывать’. Тем не менее попытки перевода английской идиомы посредством русской единицы ‘обвести вокруг пальца’ не всегда представляют опасность погрешить против смысла. В качестве иллюстрации приведем встретившийся нам при сопоставлении текста-оригинала и текста-перевода пример из произведения Макдональда «The Way Some People Die»: The police will believe me, if you’re not there to deny it. I can turn Gary round my little finger. (Macdonald) Полиция мне поверит, если вы не будете отрицать это. Лейтенанта Гери я легко обведу вокруг пальца. (Макдональд) Аналогичный случай представлен парой ‘lead smb by the nose’ ↔ ‘водить за нос’. Еще 9 (18) из общего числа анализируемых фразеологических единиц час¬тично эквивалентны, т.е. совпадают по значению, близкие по образности, но имеющие расхождение в лексическом составе или грамматическом оформлении: например, ‘держать карты к орденам’ ↔ ‘hold (keep, play) cards close to one’s chest (vest); ‘провести старого воробья (на мякине)’ ↔ ‘catch old birds (with chaff)’, ‘обливать грязью (помоями)’ ↔ ‘fling dirt about’, ‘Сахар Медович’ ↔ ‘all sugar & honey’ и другие. Большая же часть (125 - 55 и 70 русских и английских соответственно) ис¬следуемых фразеологических единиц при сопоставлении обнаруживает не только количественные несоответствия, но и характеризуется различиями в образной основе и лингвоассоциативных связях при идентичном значении. К описанию этих различий мы намерены вернуться позднее. С точки зрения интерпретации образного потенциала в терминах тропов различают метафорический, метонимический, синекдохический и гиперболичес¬кий образы (Солодуб, 1990 (а) : 140). Воплощение концепта «обман» в идиомах становится возможным благодаря чаще всего процессу метафоризации, который в результате уподобления рождает образно-ассоциативное представление, сти¬мулируемое «модусом фиктивности как если бы» (Телия 1996, 139). Например, при исходном номинативном замысле ‘обжулить, поставив в более худшее по¬ложение’ как если бы обуть из сапогов в лапти, следовательно ‘обмануть, сумев извлечь для себя выгоду’. Вследствие метафоризации (реже метонимизации) фразеологического прототипа становится невозможным выведение целостного значения идиомы из суммы значений лексических компонентов. Считается, что метафора в составе идиомы полностью утрачивает индивидуальность и непредсказуемость, свойст¬венную «свободной» метафоре, и превращается в стандартную метафору, по¬нятную всем носителям языка. Для метафоризованных идиом пространства обмана типично традицион¬ное семантическое совмещение следующих полей: 1) животное/птица → человек ‘крутить (вилять, вертеть) хвостом’, ‘catch old birds with chaff’, ‘волк в овечьей шкуре’, ‘wolf in sheep’s clothes’; 2) неодушевленный предмет (артефакт) → человек ‘all sugar & honey’; 3) неодушевленный предмет (артефакт) →действие ‘soft soap’. Как справедливо замечает В.Н.Телия, в идиоме могут взаимодействовать ряд тропов (Телия, 1996: 81). К примеру, метафоризации может сопутствовать гиперболический образ: ‘наговорить сорок бочек арестантов’, ‘наврать с три короба’, гипербола указывает на субъект, неудержимый во лжи, на неизмери¬мость лжи/вранья. Замечено, что «чем неожиданнее - иногда гротескнее сопос¬тавление, тем ярче экспрессивность идиомы» (Антрушина, 1997: 16). Л.Гуссенс, который исследовал сложное взаимодействие метафоры и ме¬тонимии в идиоматических выражениях, отсылающих к частям тела, пришел к выводу, что лишь пятьдесят из ста случаев можно классифицировать как «чистые» метафоры или метонимии, оставшиеся пятьдесят представляют собой метафтонимию: различное взаимодействие метафоры с метонимией в одном тропе (Goossens, 1995: 164). Л.Гуссенс выделяет две основные категории метаф¬тонимии: ‘метонимия в метафоре’ и ‘метафора из метонимии’ (иллюстративным примером в данном случае является представляющая интерес для нашего иссле¬дования идиома ‘talk with one’s tongue in one’s cheek’ - ‘льстить’). Единичные случаи ‘метафоры в метонимии’ и ‘деметонимизации в метафорическом контек¬сте’, встретившиеся в его выборке, требуют, по мнению Л.Гуссенса, дальней¬шего исследования (Goossens, 1995: 165). Некоторые примеры в нашей выборке, в частности, ‘морочить голову’, действительно сочетают в себе элементы метафоры и метонимии и могут быть охарактеризованы как осмысливаемые в континууме между метафорой и мето¬нимией. Совершенно очевидно, что фразеологические единицы создаются и функ¬ционируют не только, и не столько для номинирования существующего в реаль¬ном мире, сколько для отражения положительного или отрицательного отноше¬ния номинатора к субъекту, для создания образной характеристики. Последняя подготавливает эмоциональную реакцию восприятия обозначаемого, которая выражается через категорию эмотивности (Шаховский, 1987). В семантике фра¬зеологических единиц зафиксировано эмоционально-оценочное (эмотивное) отношение к характеризуемому объекту внешнего мира, которое предопреде¬ляет выбор данной единицы носителями языка. По справедливому замечанию В.Н.Телия, «образы могут как бы сами по себе давать оценку обозначаемому» (Телия, 1995: 13). К примеру, ‘поливать грязью’ - плохо. Выходит, этот подонок пользуется его, Галла услугами, а потом поли¬вает его грязью ... (Маринина, СО). Использование инвективной лексики усиливает отрицательную маркиро¬ванность высказывания, содержащего данную идиому. Оценка обозначает выражение в языке ценностного отношения, устанав¬ливаемого между субъектом и предметом. Мысль о том, что «между двумя оце¬ночными полюсами располагается гамма оценок, различающихся по степени по¬ложительности и отрицательности» (Кунин, 1980: 165), позволяет говорить о широком диапазоне шкалирования отрицательных и положительных оценок. К идиомам с фиксированной в значении оценкой, шкалируемой в отрица¬тельном диапазоне, в первую очередь, относятся идиомы, характеризующие ка¬чественные свойства лица. Например, ‘волк в овечьей шкуре’ (равно как и ‘wolf in sheep’s clothes’) - это плохо, исходя из моральных установок. Источником скрытых (фоновых) знаний для языкового коллектива служат прецедентные текс¬ты - Библия, фольклор. Ср. предостережения Иисуса своих учеников от лже¬учителей: «они приходятъ къ вамъ въ овечьей одежде, а внутри суть волки хищ¬ные». Данный фразеологизм является эталонным обозначением притворщика: «Х такой, как если бы был волком, одетым в овечью шкуру». Сквозь призму по¬добия рождается выводное знание (принцип инференции - понять и вывести ин¬тенцию говорящего) - cледовательно, человек, прикрывающий дурные намере¬ния, действия маской добродетели, и это знание стимулирует отрицательную квалификацию обозначаемого. Однако, для значений многих идиом поля обмана характерна флуктуи¬рующая оценка (как мы уже упоминали в 2.1. настоящей главы). Такая флуктуа¬ция оценки связана с оценкой ситуации в целом, обозначенной данной идиомой. Например, идиома заговаривать зубы - ‘Х умышленно отвлекает внимание У-а, стремится обхитрить, чтобы достичь своих целей’. Если симпатии говорящего на стороне Х (агента обманного действия), оценка - положительная, если гово¬рящий симпатизирует реципиенту обманного действия У-у, то Х оценивается отрицательно. - Ах, мошенник, мошенник, -качая головой говорил Воланд, - каждый раз, как партия [в шахматы] его в безнадежном положении, он начинает заговаривать зубы, подобно самому последнему шарлатану на мосту (Булгаков). Я наблюдал, как лихо он заговаривал зубы этому простофиле (реч). Данные примеры служат подтверждением тезиса о том, что «мы не всегда можем говорить об определенной, четкой, постоянно закрепленной эмоцио¬нальной характеристике фразеологических единиц» (Вакуров, 1991: 76), т.е. спо¬собность функционирования одной и той же фразеологической единицы в раз¬личном эмоциональном значении приводит к двузначности - с «эмоциональностью одобрительности и неодобрительности» с точки зрения от¬ношения говорящего. Следует согласиться, что оценка - «фактор всегда субъек¬тивный, даже при общепринятых канонах» (Телия, 1990: 40). Поэтому большинст¬во оценочных значений ФЕ, объективирующих концепт «обман», ам¬бивалентны: «+» или «-» зависит от ценностной ориентации говорящего субъекта. Таким образом, проанализировав совокупность контекстуальных реализа¬ций фразеологических единиц, отправляющих к ситуации обмана, мы обнару¬жили, что лицемерие, клевета регулярно шкалируются в отрицательной зоне оценки. Нам не встретилось ни одного примера, сколько-нибудь одобряющего лесть или клевету. Ср. *Х замечательно/прекрасно поливал грязью (возводил поклеп на) У. Одобрительность подобной ситуации представляется лишь в иро¬ническом смысле. Практически половина фразеологических единиц поля об¬мана имеют флуктуирующую оценку: со знаком «-», если агент обманного дейст¬вия осуждается говорящим, со знаком «+», если контекстом подчеркива¬ется искусность, умение, мастерство производимого действия, которым симпа¬тизирует говорящий, как в английском примере: He is clever at window dressing. Он умеет пустить пыль в глаза. [РАФС]. Оценка событий/поведения как желательных/нежелательных является не¬посредственной причиной возникновения положительных/отрицательных эмо¬ций. Идиомы «нагружены мнением и отношением говорящего, которое сразу нивелируется, если перейти на нейтральный код» (Телия, 1996: 89). Например, если в высказывании «Нас опять пытались обмануть» - констатируется и оце¬нивается факт неудавшегося обмана, то когда говорят «Рыжий всю страну на ваучер натянул» (М.Задорнов), рассчитывают на эмоциональное сопереживание реципиента. В примере «Обманул его Батурин. Обвел как мальчика вокруг пальчика» (Кубеев) говорящий с помощью идиомы передает унижение, оскорб¬ление реципиента обмана, его уязвленное самолюбие. В высказывании «А там [в поликлинике] любому лапши на уши навешают, зайдешь здоровым, уйдешь больным» (Игнатьев) - говорящий осуждает пренебрежительное отношение к пациентам. Эти примеры демонстрируют различие между фразеологическим и лекси¬ческим значениями, которое проявляется в разном характере кодирования явле¬ний/событий объективной действительности, преломляющихся в человеческом сознании: фразеологическое значение всегда в большей мере оснащено, «нагружено» эмотивной окраской и экспрессивностью, более детализировано, чем лексическое значение соответствующего слова-синонима. К примеру, об¬вести вокруг пальца не просто обмануть, а ловко, хитро, прибегая к неосведом¬ленности и простодушию реципиента обмана. Авторы словаря образных выра¬жений указывают, что идиома «обычно употребляется, когда говорящий считает обманутого недалеким, несообразительным человеком» [СОВ]. Пускать пыль в глаза значит обманывать, используя эффектные приемы, чтобы представить себя/реальное положение дел в более выгодном свете; вешать лапшу на уши - обманывать наглядно + нагло + бесцеремонно; англ. drag (draw) a red herring across the path/track/ trail (букв. волочить по земле мешок с копчеными селед¬ками) - вводить в заблуждение + намеренно + отвлекая внимание от обсуждае¬мого вопроса созданием искусственного/ложного «следа». Бóльшая «оснащенность» фразеологического значения деталями обуслов¬лена тем фактом, что в образном основании идиом запечатлен фрагмент мира/ситуация, а не единичный характерный признак. Это обстоятельство позво¬ляет говорить о ФЕ как о «микромире» (Ф.И.Буслаев), микротексте в тексте (Телия, 1996: 152). Представляется справедливым, что «во фразеологическом значении при¬чудливо переплетаются эмоциональность, экспрессивность, оценочность, интенсивность и функционально-стилистические характеристики» (Кунин, 1985: 89-90). В данном случае, на наш взгляд, можно говорить об эмотивной коннота¬ции, понимая под ней, вслед за проф. В.И.Шаховским «сопутствующее тому или иному звуковому комплексу или значению слова эмоции, благодаря которым интеллектуальная оценка того, о чем (о ком, кому) говорят, как бы пропускается через призму человеческой психики и воспринимается на выходе, как обобщен¬ная сопутствующая информация одобрения/неодобрения» (Шаховский, 1979: 40). Другими словами, эмотивная коннотация служит стимулом для эмоцио¬нального восприятия идиомы, рассматривается как субъектно-оценочная мо¬дальность в диапазоне одобрения/неодобрения, придает экспрессивность как са¬мим идиомам, так и тому контексту, в котором они выступают, обеспечивая перлокутивный эффект. Средством для создания такого эмоционального переживания является образная гештальт-структура, воспринимаемая как прототип. Несмотря на уста¬новленный факт, что ассоциация находится за пределами ядра лексического зна¬чения слова (Шаховский, 1985: 34), тем не менее эмотивные коннотации «могут вызывать у коммуникантов данного социума определенные ассоциации, что обеспечивает взаимосвязь и взаимообусловленность ассоциаций и коннотаций» (там же, с. 35). К примеру, такое свойство как льстивость у носителей англий¬ского и русского языков вызывает ассоциации со сладостью и приторностью - all sugar & honey (букв. ‘весь сахар и мед’), лить сироп (в значении ‘льстить’), а также рождает ассоциацию липкости, что неприятно и вызывает негативную эмоциональную реакцию. Понятие образной гештальт-структуры является относительно новым для лингвистики (в том числе и когнитивной) и не получило пока подробного осве¬щения. Поэтому далее мы сочли необходимым тезисно пояснить природу этого термина (см. подробнее: Астахова, 1990; Добровольский и др., 1990; Добровольский, Караулов, 1992; Лакофф, 1981; Телия, 1996; Человеческий ..., 1991; Lakoff, Johnson, 1980): 1. Мысль первоначально существует как целостный гештальт, как своеобразный сгусток личностных смыслов. Значение любой лексемы воспринимается наивным/обыденным языковым сознанием гештальтно. Гештальты в понимании Лакоффа - это структуры представления знаний, с помощью которых организованы мысли, восприятия, эмоции, процессы познания, язык. 2. Различие гештальт-структуры и образной гештальт-структуры состоит в том, что первая категоризует обозначаемые реалии в прототип/типовое пред¬ставление, а образная гештальт-структура категоризует образ-подобие. Образ¬ный гештальт - ассоциативный комплекс, сформированный в результате взаимо¬действия номинативного замысла субъекта и существенных признаков некой си¬туации, которая трансформируется в языковом сознании на основе аналогии в образ представление. 3. Д.О.Добровольский и Ю.Н.Караулов приходят к выводу, что в памяти «образ, заложенный во фразеологизме, хранится свернутым до гештальта, выра¬жаемое им понятие - до концептуального ядра,(...), форма фразеологизма - его компонентный лексический состав - сворачивается до квазисимвола» (Добровольский, Караулов,1992: 12). 4. Вводимая в сознание, образная гештальт-структура пробуждает психо¬логическое «переживание», создаваемое «наложением» образного гештальта на типовое представление. Образная гештальт-структура, возбуждая эмоциональ¬ную сферу и служа стимулом для эмоциогенной реакции, «проецируется» в по¬рождении и восприятии идиомы как квазиденотат, соотносимый с подобием обозначаемого. 5. Образный гештальт, таким образом, есть способ языкового кодирова¬ния представлений в сознании носителей языка о некой ситуации, определяющий «стиль» концептообразования средствами языка и материально выражаемый в наглядном представлении - концептуальных сценах, «картинках». Необходимо заметить при этом, что семантика концептуальных сцен «далеко не всегда выводима из этимологии» (Добровольский и др., 1990: 44). Последний тезис легко проиллюстрировать следующим примером: вызываемая в сознании носителей языка абсурдная картинка навешивания собак в значении ‘оклеветать, опорочить’ не имеет ничего общего с этимологией. Так, на славянс¬ком диалектическом материале доказано, что слово «собака» («собачка») - ‘репейник, который якобы «вешался» на одежду врага с целью заговора’ (Мокиенко, 1984: 182). Русская идиома ‘пускать пыль в глаза’ ( англ. калька - ‘throw dust in smb’s eyes’) для носителей языка означает ‘вводить в заблуждение’, где ‘пыль в глаза’ (‘dust in eyes’), вызывая в сознании говорящего и слушающего определенную сцену, ассоциируется с, по меньшей мере, неприятными, если не болезненными ощущениями обманываемого, а следовательно, частичной/полной закрытостью доступа к зрительной информации. Аналогично английская идиома ‘to draw (pull) the wool over smb’s eyes’ буквально означает ‘натянуть вокруг глаз шерсть’, а для носителей языка значит ‘обмануть, обжулить’. Компонент ‘wool over eyes’ ас¬социируется с обволакиванием глаз чем-то мягким как шерсть, но закрывающим доступ к реальности, возможности получать информацию посредством зритель¬ного канала. При этом очевидна нетождественность активизируемой «картинки» и этимона, который отсылает ко времени, когда мужчины носили парики. Слово «wool» употреблялось как шутливое название волос. «Выражение произошло от шутливого натягивания парика на глаза собеседника так, что он не мог видеть, что творится вокруг» (Леонтович, 1986:103). Таким образом, сцена концентрирует «в себе в свернутом виде неповто¬римую образность, внутреннюю форму и коннотацию идиомы» (Добровольский и др., 1990: 95), а также, на наш взгляд, представления и ассоциативные меха¬низмы, участвующие в образовании идиомы. Однако, справедливости ради необходимо заметить, что образный геш¬тальт не всегда может быть материально выражен в сцене, «картинке». К при¬меру, ‘выкидывать фигли-мигли’ воспринимается русским языковым сознанием не изобразительно, а звукосимволично, т.е. представление о неких выходках, ве¬дущих к обману, надувательству, проистекает из звуковых ассоциаций. Анало¬гично идиому ‘покривить душой’ можно представить себе лишь умозрительно, поскольку компонент ‘душа’ не имеет зрительной опоры. Таким образом, по¬мимо визуальной образной гештальт-структуры возможно условное выделение аудиальной и умозрительной, где наибольший удельный вес занимают «изобразительные» (визуальные) образные гештальты. Безусловно есть все осно¬вания полагать, что в дальнейшем «нужны специальные экспериментальные ис¬следования, устанавливающие рефлексию языкового сознания на такого рода образные гештальты ...» (Телия, 1996: 198). Тем не менее доказано экспериментально, что в сознании носителей языка каждая фразеологическая единица предстает в виде наложения двух концепту¬альных сущностей: «фразеологической картины мира 1», рисуемой буквально проинтерпретированной идиоматикой, и «фразеологической картиной мира 2» как части актуальной языковой картины мира. Роль связующего звена между ними выполняет внутренняя форма. (Добровольский и др., 1990). В процессе переосмысления «картинки», образа, активизированного идио¬мой и выраженного в ее «буквальном» значении, релевантные для обозначаемого свойства становятся признаками значения идиомы. Таким образом, акт форми¬рования значения идиомы представлен следующими стадиями: когнитивная ин¬тенция (номинативный замысел) → знание, которое лежит в основе номинатив¬ного замысла, → образ, формирующийся в языковом сознании на основе анало¬гии и материально выраженный в сцене, → вывод («следовательно») → значение идиомы как результат номинативного процесса. Нами установлено, что образное воплощение обжуливания, надуватель¬ства, обмана в идиомах обоих языков имеет в основе своей общую идею «манипулятивного воздействия на субъект», которая характеризуется: 1) привнесением нелепых, порой абсурдных изменений в субъекте/наборе необходимых ему вещей - ‘пудрить мозги’, ‘вешать лапшу на уши’, ‘sell smb a gold brick’ (надуть), ‘sell smb a pup’ (обжулить). Говорящий с помощью соз¬дания бессмысленного, нереального или абсурдного образа выражает свою реак¬цию на событие, поведение человека. Абсурдность идиомы часто базируется на нарушении логики высказывания: сочетание компонентов-составляющих идиому не соответствует/противоречат смыслу, задаваемому картиной мира: невоз¬можно, недоступно (+ бессмысленно) пудрить мозги, абсурдна и немыслима сама идея подковки саней, нельзя напустить туману, поскольку погодные усло¬вия не зависят от человека и т.д. 2) созданием помех для внешних органов чувств и соответственно перекрыванием доступа к истинной информации а) канал зрения - ‘втирать очки’, ‘draw (pull) the wool over smb’s eyes’ (вводить в заблуждение); б) канал слуха - ‘ездить по ушам’; в) канал обоняния - ‘натянуть нос’, ‘водить за нос’; Эти идиомы отсылают к перцептивному восприятию буквально-проинтерпретированной идиоматики. 3) нанесением вреда, ущерба субъекту - ‘замазывать глаза’, ‘обуть в лапти’, ‘пускать пыль в глаза’, ‘pull smb’s leg’ (‘обмануть’), ‘have (keep) smb on a string’ (‘водить за нос’). Нельзя не согласиться с Д.О.Добровольским, что «речь идет не о квазиви¬зуальных представлениях, а об операциях над знанием», которое, активируясь идиомой, «обеспечивает когнитивную базу для естественно-языкового вывода и входит в план содержания данной идиомы» (Добровольский, 1996: 74). То есть для всех носителей языка существенным является знание о том, что вследствие подобных воздействий получение истинной информации и/или честность во взаимоотношениях исключены. По единодушному мнению исследователей, фразеология - такой ярус языка, в котором этнос находит наиболее яркое выражение. Бесспорно, исследо¬вание сопоставительного характера связано с проблемами человеческого вос¬приятия вообще, с «выявлением расхождения (или схождения) путей осознания мира представителями разных национально-культурных социумов» (Ковшова, 1990: 81). Образномотивированный, «квазиденотативный» (Телия) аспект значе¬ния ФЕ отражает характерное для носителей данной лингвокультурной общнос¬ти миропонимание, следовательно национально специфичен, детерминирован особенностью культурного развития народа. Это обусловливает тот факт, что различия на грамматическом уровне менее привлекательны в исследовательском плане, чем различия образов, лежащих в основе идентичных по содержанию идиом. Фразеологические образы представляются наиболее интересными для исследования, ибо демонстрируют различие в видении мира, мироозначивании носителями двух языков. Фразеологический образ как один из основных компонентов плана содер¬жания является национально маркированным зачастую благодаря опоре на реа¬лии, известные только данному народу. К примеру, русский язык для передачи значения обмана, обжуливания использует реалии, характеризующие крестьянс¬кий быт - ‘подковать сани’ (уст.), ‘обуть в лапти’, или реалии, отражающие современное экономическое положение - ‘натянуть на ваучер’. Национальный характер английских фразеологических единиц проявляется благодаря включе¬нию в состав топонимов - ‘come Yorkshire over’, вызывающее представление об определенной стране; идиома ‘have kissed the Blarney Stone’ (‘льстить, произно¬сить сладкие речи’) воспринимается как национально-специфичная благодаря компоненту ‘Blarney Stone’ - камень, находящийся в Blarney Castle в Ирландии. До него трудно добраться, и существует поверье, что речь поцеловавших его, становится обаятельной и убедительной, льстивой [OALED]. Отсюда образова¬ние отфраземных лексем - ‘blarney’ - речь, которая льстит и обманывает людей, ‘to blarney’ - льстить. Совокупность ассоциативно-образных черт концепта «обман», а также символы (Черданцева, 1990) или квазисимволы (Телия, 1996), включенные в тро¬пеическое основание идиом и редуцированные в сознании носителей языка до образного гештальта, дают доступ к миропониманию народа, выявлению так на¬зываемого культурного компонента. Несмотря на наличие некоторой общей идеи, лежащей в основе ассоциа¬тивной образности идиом, обнаружено, что каждое языковое сознание выражает эту идею по-своему. Обратимся непосредственно к описанию расхождений в об¬разно-ассоциативном основании идиом при наличии общей идеи. Известно, что особенностью идиоматики является ее обращенность не столько на мир, сколько на интерпретирующего этот мир субъекта. Поэтому первое, что обращает на себя внимание, это использование в качестве «донора» для фразеологизации обмана образных основ, обнаруживаемых семантическую ориентированность на человека. Использование образов, группируемых вокруг названий частей человеческого тела более характерно для русского языкового сознания, что отражено в таблице 11. Заметим, что помимо перечисленных в таблице соматических компонен¬тов для обозначения обмана, выражения идеи неискренности русским языковым сознанием используется типично русский концепт душа в идиоме ‘покривить душой’. «... до суда отпущу тебя на волю...» Кривила душой начальница МУРа, куда там на свободу! Но знала: боится сейчас этой свободы Гончаренко больше, чем тюрьмы. (Незнанский, ЯП). Тут генерал покривил душой. Он очень рассчитывал на то, что сможет пробудить в Павле жажду отомстить тем, кто его засадил (Маринина, МП). «Условно соматический компонент» (Солодуб, 1990(а)) или квазиорган душа как несуществующий аналог сердца, в котором, по представлению рус¬ского языкового сознания локализуются чувства и эмоциональные переживания человека, является символом чистоты, непорочности, искренности (ср. ‘положа руку на сердце’ - чистосердечно, искренне). Душа - «средоточие внутреннего мира человека, его истинных чувств и желаний» (Урысон, 1995: 4). Компонент ‘душа’ в сочетании с глаголом ‘по-/кривить’ (ср. Кривда=ложь, см 1.2. настоя¬щей главы) рождает образ измены своим истинным чувствам, идущим от сердца, который во взаимодействии с исходным номинативным замыслом ‘намеренно говорить неправду’ формирует значение идиомы на основе выводного знания: следовательно, лицемерить, поступать против совести, игнорируя, пренебрегая истинными чувствами. В английском отсутствует эквивалентная фразеологическая единица. Для английского предпочтительнее обращение даже не к сердцу (что было бы ло¬гично, учитывая вышесказанное), а к чести/честности - ‘to palter with one’s honour’ (букв. ‘хитрить, плутовать со своей честью’). Таблица 11 Сравнение ФЕ, содержащих соматизмы, в русском и английском языках Соматические компоненты русский язык английский язык язык, зубы, рот, губы держать язык за зубами, держать язык на привязи, держать рот на замке, заговаривать зубы lie in one’s teeth, have an oily tongue, hold one’s tongue, keep one’s mouth shut, pay lip service уши надуть в уши, ездить по ушам, вешать лапшу на уши - глаза замазать глаза, пускать пыль в глаза, отвести глаза, напустить туман в глаза, не моргнув глазом throw dust in one’s eyes, do smb in the eye, pull wool over smb’s eyes нос натянуть нос, водить за нос - мозги пудрить мозги, вкручивать мозги - голова морочить голову - палец обвести вокруг пальца - нога обуть на обе ноги pull smb’s leg щека - have one’s tongue in one’s cheek лицо - shoot off one’s face Объяснение же бóльшей частотности использования вербализованных со¬матизмов в русском языке при номинировании ситуации обмана (20 (из 72) рус¬ских и 12 (из 87) английских) следует искать, на наш взгляд, в различии нацио¬нальных характеров. А.Вежбицкая отмечает, ссылаясь на ряд исследователей свойств русского характера, что «русские по сравнению с американцами и дру¬гими группами выделяются своим страстным желанием стать членами некото¬рого коллектива...» (Вежбицкая, 1996: 34). Стереотипным восприятием русского человека является его задушевность, открытость для общения, «душа на рас¬пашку», «коллективизм» в отличии от замкнутости, «отдельности», «застегнутости» англоязычной личности, отсюда в русском языке наблюдается бóльшая степень доступности к манипулированию, «околпачиванию» и пр. Идея утаивания, умалчивания информации или так называемая пассивная ложь (см. 1 главу) в английском языке в основе своей имеет представление «покрывания», сокрытия, которое соединяет в себе некий покров и темнота: ‘keep smb in the dark’ (‘скрывать, вводить в заблуждение’, букв. держать в тем¬ноте), ‘draw a curtain on smth’ (‘замалчивать’, букв. накинуть занавес), ‘cast a veil over smth’ (‘обойти молчанием’, букв. накрыть покрывалом), ‘sweep smth under the carpet/rug’ (‘замять, замалчивать’, букв. замести под ковер). Следует отметить, что покрывало в древности символизировало таинство, сверхъестест¬венную силу (Маковский, 1996(б): 236), значит, этот образ в английском языке наследует древние мифопоэтические представления. Often she evaded my questions, & more than once she concealed a fact that she clearly knew. There were still places where I was left in the dark (Snow). Оливия часто избегала вопросов и не раз скрывала хорошо известный ей факт. Было еще много вещей, которые она от меня утаила. В русских словарях семантика сокрытия, покрывания как магического дей¬ствия фразеологически не зафиксирована (в русском находим лексемы ‘завуалировать’, ‘темнить’, ‘затуманить’), фразеологически же выражается в художественной прозе чаще с помощью контроля над основным инструменталь¬ным деятелем - языком (ртом) и некоего ограничителя, сдерживающего его ин¬струментальную активность, - ‘держать рот на замке’, ‘язык на привязи’ (которые чаще употребляются в императиве) и ‘держать язык за зубами’, что соответствует английскому выражению ‘hold one’s tongue’: С ними особенно не церемонятся. Не москвичка, никто не хватится. Мо¬жет исчезнуть вообще и концов не найдешь. Поэтому они держатся за место и держат язык за зубами (Кубеев). Правда какого именно характера были эти поручения, Булатников все-таки не рассказывал, язык за зубами держал (Маринина, МП). Chinese servants knew everything anyway. But they hold their tongues (Maugham, PV). Безусловно, идея сокрытия чего-либо, тайно производимого действия в русском языке также может быть реализована созданием представления покрова (ср. ‘из-под полы (торговать)’; ‘приподнять покров (занавес) таинственнос¬ти’), но семантическая структура этих единиц не обнаруживает семы обмана, замалчивания, присутствующей в английских идиомах этой группы. Поэтому в английском мы наблюдаем реализацию двух различных фразеологических моде¬лей (ФМ): ФМ «держать кого-либо в темноте, под покровом чего-либо» → «замалчивать, скрывать»; ФМ «сдерживать инструментальную активность органов артикуляции» → «молчать». В русском языке наличествует лишь последняя. Наполнение концептуального пространства обмана идиомами, номини¬рующими речевую деятельность (фрагмент «преувеличение»), в английском языке базируется на идее метания, стрельбы, создающей общее ассоциативное представление об охоте - ‘sling (throw) the hatchet’ (букв. бросать, метать топор, томогавк), ‘shoot (sling, throw) the bull’ (букв. стрелять в быка), ‘blow one’s own horn’ (букв. трубить в свой рог). Если учесть, что концептуальный сценарий охоты включает в себя не только фреймы самого процесса, но и последующее удовольствие от преувеличенных рассказов, баек, небылиц о достижениях, заслу¬гах и победах, то становится понятным, почему в идиомах со значением ‘преувеличивать, заливать, загибать’ и т.д. «просвечивает» базовая (по Лакоффу и Джонсону) метафора охоты. Well, you could see he really felt pretty lousy about flunking me. So I shot the bull for a while. I told him I was a real moron, & all that stuff. (...) I could shoot the old bull to old Spenser & think about those ducks at the same time (Salinger) В русском языке идиомы, отправляющие к рассказыванию небылиц, имеют в основе метафору, уподобляющую речепроизводство к потоку текущей жидкос¬ти (см. 1.1. настоящей главы): ‘лить пули’, ‘заливать (заправлять) арапа’, ‘травить байки’ (баять = говорить). Бедно представленные в количест¬венном отношении ФЕ этого фрагмента пространства обмана могут быть расширены за счет славянских параллелей, развивающих ту же устойчивую ассоциацию: лить → заставлять течь, литься → говорить → лгать. В процессе ис¬следования и сбора практического материала нам встретились следующие при¬меры: укр. заливати гусара - искусно рассказывать, смешивая реальное с вы¬мыслом; диал. галоши заливать - лгать; яр. брехню лить - сочинять небылицы; польс. załewac glodnych kawałków (букв. заливать голодные куски) - хвастливо врать, выдумывать. Общим образным выражением льстивости, лицемерия в обоих языках яв¬ляются утверждения, что льстивый человек - ‘Cахар Медович’ (‘all sugar & honey’). К этой же ассоциации «подслащенности» речи отправляет русская идиома ‘лить сироп’ (льстить). Русский и английский язык для создания нега¬тивной эмоциональной реакции использует идиомы ‘извиваться ужом’, ‘eat smb’s toads’ (букв. есть чьих-либо жаб). Несмотря на различие образов, исполь¬зуемые реалии - уж и жаба относятся к так называемым «низшим» животным в мифологическом представлении. Образную цепь ассоциаций можно представить следующим образом: уж и жаба → ползают, а не летают → низ (в архетипичес¬кой системе ‘верх/низ’ дуалистический верх соответствует хорошему, низ - пло¬хому, низменному) → плохо (см. Lakoff, Johnson, 1980, подробнее об этом в 2.4. главы 2). Отсюда негативная эмоциональная реакция на материально выра¬жаемый в сцене образный гештальт у носителей обоих языков. Ассоциации с пресмыкающимися, а также представление «облизывания» (ср. англ. ‘have one’s tongue in one’s cheek’), вызываемые лестью, лицемерием, являются универсальными. Для сравнения приведем высказывание французского лексикографа и философа П.Буаста, который говорил, что «льстец походит на ту змею, которая долго лижет свою жертву, прежде чем проглотить ее» [ЭМ]. На этом ассоциативная общность в передачи лести, лицемерия в обоих языках заканчивается. В русской идиоме ‘рассыпаться мелким бесом’ запечат¬лена негативная оценка действия/поступка, поскольку в семантическом ядре, во¬круг которого формируется современное значение, лежит мифологема (в пони¬мании В.А.Масловой) - «черт, бес - вредный дух» (Маслова, 1997: 169). В идиоме ‘feed smb on soft corn’ (букв. кормить нежным зерном) ритуальная значимость зерна, которое в древности применялось для приготовления опьяняющей жидкос¬ти, обусловливает семантическую мотивировку глагола ‘льстить’→ ‘опьянять словом’. Обращение к группе собственно обмана показывает, что образно-ассоциа¬тивное многообразие ФЕ этой группы препятствует сведению их к какой-либо одной метафорической модели. Поэтому именно эта группа представляет труд¬ности с точки зрения адекватного перевода на другой язык. Характеризуя фра¬зеологические лакуны, И.В.Томашева замечает, что «лексикографическая прак¬тика направлена зачастую на передачу в основном предметно-логической ин¬формации, при этом отсутствует образность, обусловленная внутренней формой фразеологизма» (Томашева, 1996: 33). Расхождения в форме передачи адекватного фразеологического значения с одного языка на другой можно представить в виде двух групп: 1) возможность перевода с помощью фразеологической единицы при раз¬рушении фразеологического образа, но сохранении экспрессивности, к примеру - там, где в русском языке, обманывая, ‘морочат голову’, в английском могут ‘pull smb’s leg’ (букв. ‘тянуть ногу’); русская идиома ‘заговаривать зубы’ чаще всего передается английской ‘pull the wool over smb’s eyes’; английская идиома ‘sell smb a pup’, ассоциируемая в сознании носителей языка со сценой купли-продажи безобидного щенка, не поддающегося прогнозированию, что из него вырастет, переводится русским фразеологизмом ‘обвести вокруг пальца’; а анг¬лийским фразеологизмам ‘take for a ride’, ‘get the runaround’, ‘lead up/ down the garden’ соответствует в русском идиома ‘водить за нос’. 2) перевод возможен лишь с помощью однокомпонентной образ¬ной/необразной лексемы, при этом потеря образности в ряде случаев влечет за собой потерю экспрессивности, например - вряд ли найдется адекватный пере¬вод для русской фразеологической единицы ‘натянуть на ваучер’, в любом слу¬чае, при попытке перевода ее нейтральной единицей ‘to deceive’ или при исполь¬зовании стилистически отмеченной лексической единицы, к примеру, ‘to sucker into/ humbug into’ (букв. заманить, обманом вовлечь, в нашем случае в сомни¬тельное предприятие) неизбежна утрата культурно значимой информации; англ. ‘sell smb a gold brick’/ ‘hand a lemon’ возможно перевести русской однокомпо¬нентной лексемой ‘облапошить’; но ‘window dressing’ (рус. ‘очковтирательство’) чаще передается единицей нейтрального употребления ‘притворство’: They are too loving in public. I don’t believe in it, I think it’s window dressing [FК]. На людях они выглядят такой любящей парой. Не верится что-то. Думаю, что это притворство. Обманные действия, ложь, включаясь в межличностные отношения, ста¬новятся показателем моральных качеств личности, субъект лжи/обмана, таким образом, аксиологически маркирован. В семантическом составе английских ФЕ, отражающих акциональные проявления качественных свойств лица, присутст¬вует абсолютно негативная оценка моральных качеств языковой личности - субъекта лжи: ‘(lie) in one’s teeth (throat)’ (‘нагло, бесстыдно лгать’), ‘(lie) out of (the) whole cloth’ (‘беспардонно лгать’), ‘(lie) till Kingdom comes’ (‘врать до страшного суда’). She’s a living danger to her husband (...). He’ll lie with a straight face till Kingdom comes - but he can’t be sure of her. (Christie, LN). ... the whole story was a fabrication, pure & simple out of the whole cloth [FK]. Don’t trust him when he tells you that he’s very rich, so as to persuade you to lend him money for his business; he’s lying through his teeth, he hasn’t a penny & he is trying to rob you [PhV, 358]. Легкость, беспардонность, наглость лжи в русском языке обнаруживается в семантике фразеологизмов, которые отсылают к описанию невербальных ком¬понентов, вернее к отсутствию у субъекта физиологической реакции, как пра¬вило, сопровождающей лжепроизводство: ‘(лгать, врать) не краснея’, ‘не мор¬щась’, ‘не моргнув глазом’, ‘прямо в глаза’, ‘не кашлянув’. - Да врет он, - решительно махнул рукой Виктор Алексеевич. - Врет и не краснеет (Маринина, Ст). Она постоянно лгала, нагло глядя в глаза и невинно улыбаясь (Маринина,ЧМ). - Откуда вы знаете? - Мне Леонид сказал, - не моргнув глазом соврала Настя (Маринина, ЧМ). Иными словами, в русском языке фразеологизируется наивное представ¬ление (о котором мы уже упоминали в 1 главе) о том, что говорить правду легко и естественно, а для того, чтобы солгать необходимо усилие, вследствие чего при лжепроизнесении срабатывают механизмы совести, которые экстериоризи¬руются в различного рода физиологических симптомах или квазисимптомах. В основе данных ФЕ находятся структуры знаний, содержащие информацию о проявлении психофизиологической реакции лгущего субъекта. Следовательно, русским языковым сознанием легкость, беспардонность лжи концептуализиру¬ется на основе метафорического переноса с опорой на знание об отсутствии од¬ного из возможных симптомов лжи. Но русским моральным сознанием легкость, умение без колебаний солгать не всегда оценивается отрицательно, т.е. в отличие от фиксированной отрица¬тельной оценки в английских ФЕ, в русском языке обсуждаемые идиомы имеют в своем значении флуктуирующую оценку, которая зависит от эмпатии говоря¬щего. Если говорящий симпатизирует субъекту лжи, то оценка положительная, в противном случае оценка - отрицательная. А министр обороны был сражен способностью Огаркова так быстро, убедительно, красиво и вовремя соврать не моргнув глазом (Суворов). Тебя то нет, то лжешь, не морщась. Я поняла, любовь - страна, где каж¬дый житель в ней - обманщик (из текста романса). К этой же группе фразеологизмов, отражающих акциональные проявления качеств субъекта лжи, мы отнесли русский фразеологизм ‘(наплести, наобе¬щать, наговорить, наврать) с три короба’. Наврав ему с три короба, она обещала ему другую, более высокоопла¬чиваемую и более интересную работу ... (Маринина, ЧМ). Сволочь он хорошая. Наобещал с три короба, а сам забрал все деньги и смотался в Ниццу (Кубеев). Подчеркивание неправдоподобности рассказа/обещания происходит за счет сравнивания чрезмерного количества лжи с некими коробами. По русской традиции используется одно из сакральных чисел, в нашем случае - 3 (ср. также диал. ‘наговорить сорок бочек арестантов’ - ‘нарассказывать небылиц’). Об¬раз-подобие рождает зрительно воспринимаемые контуры неких «измерительных сосудов», вместилищ, которые обретают статус квазиэталона чрезмерности, большого количества лжи. Ср. также ‘наврал, что в три короба не сложишь’. Абсурдность ситуации происходит из несовместимости зрительно не воспринимаемой лжи/вранья и измерительными контейнерами. В английском языке представление о большом количестве лжи может быть передано с помо¬щью идиомы ‘to sell smb a bill of goods’ или с помощью сочетания ‘to tell all sorts of lies’. The trickster had obviously sold her a bill of goods, just as he had him, who’d expected to become acquainted with a young lady of twenty-nine, only to behold, the moment he laid eyes upon her strained & anxious face, a woman past thirty-five & aging rapidly (Malamud) Наговорил ей с три короба, старый врун, и ей тоже - обещал познако¬мить с девушкой двадцати девяти лет, а по ее напряженному, тревожному лицу сразу понял, что перед ним женщина лет за тридцать пять, и притом очень быстро стареющая. (Маламуд, пер. Р.Райт-Ковалевой). Thank God. I had to tell all sorts of lies before they’d put out a call for you. (Francis, TD) Мне пришлось наврать с три короба прежде чем они смогли позвонить. Итогом нашего анализа фразеологических средств объективации концепта «обман» могут стать следующие выводы. 1. В сфере фразеологии в отличие от лексических средств нефразеологичес¬кого характера реализуется специфический способ фиксации знаний, вводимых в модель мира адресата при помощи образной гештальт-структуры. Фразеологическое значение в значительной степени отличается от значения слова-синонима, даже образно-мотивированного, ибо фразеологичес¬кое значение тянет за собой «шлейф» образных ассоциаций, на которые наслаиваются эмотивно-оценочные компоненты. Последние, как правило, высту¬пая в неразрывном единстве, создают экспрессивность, которая награждает выс¬казывания с идиомами большой воздействующей силой. 2. Фразеологический образ, создавая условия для двойного видения мира, обеспечивает многоаспектность национальной специфики, которая выражается не только в составе лексических компонентов, но и в семантике сцены, представ¬ляющей интерес с когнитивной точки зрения. 3. Результатом интерпретации ассоциативно-образного потенциала/ мета¬форического переосмысления фразеологических единиц, объективирующих кон¬цепт «обман», выступает культурно-маркированная коннотация, уяснение кото¬рой тесно связано с активизацией фоновых знаний носителей языка, с пробле¬мами осознания мира человеком и закреплением этого осознания в языке. 4. Анализ фразеологического материала показал, что в образных основа¬ниях обоих сопоставляемых языков прослеживаются мифологические представ¬ления древних, специфика архаического сознания, однако русские фразеологичес¬кие единицы гораздо в большей степени хранят отголоски (следы) заговоров, обрядов, аллюзии к религиозным текстам, ритуальные формы народ¬ной культуры. 5. Оценка во фразеологизмах, распредмечивающих концепт «обман», оп¬ределяется эмпатией говорящего. Флуктуирующую оценку, где знаки «+»/«-» зависят от ценностной ориентации говорящего, имеют 70,5 % в русском и 71 % в английском всех проанализированных фразеологических единиц. Абсолютная (фиксированная) отрицательная оценка характерна для всех единиц, отправляю¬щих к таким фрагментам концептуального пространства обмана как «клевета» и «лесть». У идиом, указывающих на квалификативный признак/свойство типо¬вого образа, как ‘волк в овечьей шкуре’, ‘all sugar & honey’, имеет место фикси¬рованная отрицательная оценка, которая относится к прототипу и ориентирована на ценностные нормы бытия. С точки зрения оценочного отношения, закрепленного в языковом созна¬нии коллектива, представляют интерес также устойчивые сравнения, к рассмот¬рению которых мы намерены обратиться в следующей части нашего исследова¬ния.