Метафорическое осмысление лжи и обмана

В последнее время среди ученых возобновился интерес к метафоре, кото¬рый обусловлен возможностью выявления когнитивной основы общения чело¬века, проявляемой наиболее ярко в метафоре. Как пишет Т.Виаль, «Метафора - процесс обозначения одного понятия (tenor) знаком, конвенционально связанным с другим (vehicle) с целью, во-пер¬вых, выделить определенные ассоциации понятия (tenor), обогащая его концеп¬туальную структуру аналогией с другой областью (domain), во-вторых, раскрыть некоторый аспект понятия (tenor), который не поддается конвенциональной лек¬сикализации» (Veale, 1995). Традиционными подходами к исследованию метафоры являются лексико¬логический (изучающий природу метафорического значения в семантической структуре слова), семантико-синтаксический (исследующий сущность метафоры в двухкомпонентной синтаксической единице). Третий же когнитивный подход, главной стратегией которого является направленность на получение интегриро¬ванной картины языка, мышления и деятельности человека, позволяет системно анализировать многообразие метафор в языке/различных речевых высказыва¬ниях, стирая границы между языковым метафорическим значением и индивидуально-непредсказуемой метафорой, рожденной в речи. Но поскольку в задачи нашего исследования не входит анализ теорий ме¬тафоры, уточним суть исследования когнитивных метафор, как это принято в концепции Дж.Лакоффа и М.Джонсона и их последователей (Forceville, Lakoff, Johnson, Ortony, Steen, Stjernfelt, Veale). Работы Дж.Лакоффа и его коллег трансформируют статус метафоры из украшающего речь риторического тропа в статус когнитивно осознаваемого средства, которое организует наши мысли, оформляет наши мнения и структу¬рирует язык. В основе идей Дж.Лакоффа лежит положение о том, что человеческая обыденная понятийная система метафорична по сути своей (Lakoff & Johnson, 1980:3). Метафора показана наполняющей и пронизывающей повседневную не риторическую речь человека. Другими словами, утверждается, что восприятие, процессы мышления, осмысление более или менее сложных объектов и явлений человеком основывается на переосмыслении базисных понятий человеческого опыта. В человеческом сознании устанавливаются отношения образной аналогии между понятиями, не связанными формально-логическими категориями. Чтобы понять скрытые когнитивные модели, лежащие в основе культуры и языка, по которым человек действует подсознательно, нужно проанализировать метафоры в их повседневном употреблении. Метафора предстает, таким образом, как кон¬цептуальная повседневность. Проиллюстрируем сказанное. К примеру, в нашем случае источником метафоричности высказываний, описывающих ситуацию обманного поведения, становятся такие базовые мета¬форические концепты как «обман/болезнь»: рус. ‘у нас с твоей матерью прививка от твоей лжи’, ‘Кто не помнит ... эту инъекцию лжи, помутившую сознанию общественного организма’; англ. ‘I had heard so many lies & lying is infectious’, ‘Half a dozen countries have been hit by an epidemic of ingenious swindles ...’. Учитывая мнение Дж.Лакоффа и М.Джонсона, важным является не то, что мы говорим о лжи или обмане в терминах болезни. Многое из того, что субъект реально делает, когда лжет, или распознает, или наблюдает ложь частично ос¬мысливается в понятийных терминах заболевания. Мы относимся ко лжи как инфекции и соответствующим образом осмысливаем ее. Поскольку концептуальные метафоры участвуют в категоризации понятий, явлений, аккумулируя знания об окружающей человека действительности, оче¬видно, что анализ когнитивных механизмов концептуализации действительности с помощью метафоры позволит выявить наличие связи между различными ти¬пами метафорических значений и лежащими в их основе когнитивными структу¬рами. Согласно исследователям, занимающимся когнитивными метафорами, последние пронизывают наше мышление столь глубоко, что носители языка не осознают метафоричности большинства выражений. Нами уже частично затрагивались вопросы метафорического переосмыс¬ления слов со значением ‘лгать/обманывать’, а также метафоры в составе идиомы. Человек переосмысливает и перекодирует мир в метафорически образ¬ном языке, вновь и вновь изобретая живые метафоры. В этом смысле каждая ме¬тафора неповторима, их количество - бесконечно. Мы не ставим своей целью объять необъятное, нам важно выявить систему метафорических моделей схема¬тизации человеческого опыта, связанного с различными проявлениями обмана, а также универсальные и национально-культурные особенности их репрезентации. Переплетение метафор, лежащих в основе мысли, формирует когнитивную карту - сеть понятий, организованных в терминах, которые обозначают абст¬рактные понятия в когнитивном физическом опыте субъекта и его отношении к миру. Наиболее значительным компонентом в когнитивной карте человека явля¬ется то, что Лакофф называет термином «когнитивная топология» - по существу механизм, с помощью которого мы облекаем пространство в структуры. Данные человеческого опыта по пространственной ориентации порождают когнитивные ориентационные метафоры. Мы уже упоминали о горизонтальной проекции ‘право - лево’ (т.е. в сознании носителей ‘право’ закрепляется как хо¬рошее, ‘лево’ - плохое, зло), по сути являющейся антропоцентричной (или эгоцентричной) моделью мира. Основу вертикальной проекции составляют про¬странственные операторы верх и низ, которые организуют наши повседневные понятия и используются для характеристики многих концептов. А.Я.Гуревич определяет модель мира как «сетку координат», при посред¬стве которой люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании (цит. по: Маковский, 1996(б): 15). В приводимых ниже примерах обнаруживается, что реализацию ориента¬ционной концептуальной метафоры «ВЕРХ - НИЗ» можно проиллюстрировать оппозиционной парой «правда (верх) - ложь (низ)». Воплощение архетипичес¬кого символа ‘верх - низ’ в данной метафоре позволяет говорить об ее универ¬сальности. Вспомним цитату из древнерусской Голубиной книги: «Кривда Правду одолеть хочет; Правда Кривду переспорила. Правда пошла на небеса./... А Кривда пошла у нас по всей земле» (упоминается нами в 1.2. данной главы). Земной мир, в котором живут обычные люди, противопоставлен как ниж¬ний верхнему миру - небу. Такая дуальная система низ (земля) - верх (небо) на¬ходит свое отражение применительно к оппозиции правда - ложь также в паре¬мическом выражении: «Правда у Бога, а Кривда на земле». Ориентационные операторы Верх и Низ отождествимы с полюсами Добра и Зла, а значит закреп¬ляют соответственно положительные и отрицательные коннотации. «Различные образы, связанные в опыте с идеей «верха», такие как летящая птица ... стали обозначать предмет устремления, т.е. в некотором смысле Благо» (Уилрайт, 1990: 98). Низ, таким образом, связывается с противоположными кон¬нотациями. К примеру, применяя верх-ориентации к концепту Правда, мы осмысли¬ваем его с положительными коннотациями, выводя инференцию, что ‘правда → хорошее, добродетель’: ‘правда - наивысшая ценность’. А приводимые ниже примеры закрепляют негативные коннотации: рус. ‘унижать себя враньем’, ‘скатиться до вранья’, ‘низкий обманщик’, ‘Как ты мог опуститься до вранья?’; ‘правда возвышает человека’ (но никогда * ‘он возвысился до обмана’), ‘высшая правда’ (но не * ‘высшая ложь’); англ. ‘It was a low trick’. Но несмотря на то, что ложь и обман с точки зрения общественного бла¬гополучия отнюдь не причисляемы к добродетели, как мы уже наблюдали ранее, не все случаи обмана маркированы в отрицательном диапазоне оценки. Так, на¬ходим у А.С.Пушкина следующие строчки: Тьмы низких истин нам дороже Все возвышающий обман ... (Пушкин), где ценностные противоположности правды и обмана реверсивны, когда «правды свет» порождает неверие в высшие ценности, а «возвышающий обман» устремлен мечтой в будущее. Тем не менее, поэтическая метафора, буквально переворачивающая с ног на голову обыденное представление о правде и обмане, индивидуальна и единична и не присуща большинству случаев употребления. Мысль о том, что сложные концепты могут быть поняты/постигнуты с по¬мощью нескольких различных метафор, каждая их которых выявляет один един¬ственный аспект объекта (Stjernfelt), по всей видимости, дает основания предпо¬ложить, что чем сложнее концепт, тем большее количество метафорических мо¬делей его «обслуживают». В результате анализа фактического материала, отобранного из примеров преимущественно художественной литературы английского и русского языков, а также из словаря «Metaphorically speaking» [MSD], в русском языке нами выде¬лены 14 групп, реализующих тот или иной метафорический образ при описании лжи и обмана. В английском языке таких групп выявлено 13. Как мы и предпола¬гали в параграфе, открывающем данную главу, в обоих языках культурно-образ¬ная специфика основывается на представлениях, связанных с огнем, болезнью, потоком жидкости, воздуха, покровом. Наибольший удельный вес в русском языке занимает метафорическое ос¬мысление ЛОЖЬ/ОБМАН ЕСТЬ СРЕДСТВО ЛОВЛИ/ПЛЕНЕНИЯ: ‘попадаться на удочку ее лжи’, ‘меня опутала сетями лжи’, ‘ложь - хорошая приманка, если хочешь подсечь правду’, ‘снова попадаешь в обман’. ...Плахотин живо сплел бесхитростную паутину лести ... (Игнатьев). Мы все задыхаемся в паутине лжи (Огонек, 1988). Для английского этот образ также характерен: ‘to catch her in a lie’, ‘to fall into smb’s trap (snare)’: O what a tangled web we weave When first we practice to deceive (W.Scott). Большинство метафорических выражений взаимосвязаны общим сцена¬рием. Это обусловлено, вероятно тем, что «...вокруг одного понятия образуются не только ассоциативные семантические ряды, но и целые поля семантических ассоциаций» (Маковский, 1996(б): 29). Так метафора ловли (охоты) соединяется с существующим в обоих языках метафорическим образом ЛОЖЬ/ОБМАН ЕСТЬ ОРУЖИЕ, где имеет место осмысление лжи и обмана либо как причиняю¬щих физический ущерб: ‘ложь меня убивает’, ‘его ложь ранила ее’, ‘the same primarily weapons ... lies’, ‘deceit hurts me’, ‘his lie killed my feelings’, следова¬тельно, отрицательно маркированных, либо способных защитить, оцениваемых положительно: ‘lies can protect them’. В обоих языках мы выделили группу, в которой наблюдается переосмыс¬ление ЛЖИ/ОБМАНА как ДОРОГИ/ПУТИ. Данную метафору нам видится ло¬гичным представить ответвлением на карте выделенной и описанной Дж.Лакоффом когнитивной метафоры LIFE is a JORNEY (ЖИЗНЬ - ПУТЕШЕСТВИЕ): человек является путешественником, цели - место назначения, средства - дороги. Выбор правды подразумевает выбор дороги, по которой че¬ловек должен следовать по жизни: «Стезею правды бодро следуй...» (Пушкин). Но человеку свойственно сворачивать с дороги (говорят ‘он оступился’, если человек выбрал не тот путь по ошибке), отступать от истины/правды, выбирая путь обмана, становясь на стезю вранья, уводя с этого пути «попутчиков»: ‘уйти от ответа’, ‘ввести в заблуждение’, ‘mislead’, ‘lead up (down) the garden’, ‘put someone off the scent’, ‘travel this route of cheat’, ‘sail under false colors’, ‘sidestep’: Таким приемом, сбив, что называется, с катушек подчиненного, вступившего было на стезю вранья, Онисимов затем уже легко вытягивал из него правду... (Бек). Сколько раз под покровом выспренных речей торжествовала ложь, хитроумная, уводящая от истины и ответственности полуправда (Дубровский, 1994). Не менее актуальной для носителей английского и русского языков явля¬ется метафора ЛОЖЬ/ОБМАН ЕСТЬ СООРУЖЕНИЕ, позволяющая осмыслить ложь и обман как строительный материал для деятельности человека вообще и самого обманного поведения в частности: ‘грязная работа построена на об¬мане’, ‘строить отношения на обмане’, ‘подпирать еще большей ложью’, ‘нагромождает/возводит одну ложь на другую’, ‘обман строится на ...’, ‘lies upon lies’, ‘public image as a facade that concealed his real self’... Как мы уже упоминали, ложь и обман осмысливаются в терминах заболе¬вания, реализуя метафорический образ ЛОЖЬ/ОБМАН ЕСТЬ БОЛЕЗНЬ: ‘мучительно сладкий яд ее лести отравил его’, ‘задохнуться от собственной лжи’, ‘прививка от лжи’, ‘ложь у него в крови’, ‘инъекция лжи’, ‘истерическое лганье’; ‘lying is infectious’, ‘epidemic of ingenious swindles’, ‘stowaway epidemic’. Согласно Лакоффу и Джонсону, болезнь и смерть ориентированы вниз, соответственно здоровье и жизнь вверх: He fell ill. He came down with the flu (Лакофф, Джонсон, 1990: 397), а следовательно, ‘ложь, осознаваемая как бо¬лезнь, - плохое, порок’. Но как известно, даже яд в определенной дозировке мо¬жет использоваться как лекарственное средство, значит, с утилитарно-прагмати¬ческой точки зрения такая ложь оценивается положительно: ‘ее гордыню лечит ложь’. Следуя концепции когнитивной метафоры, развиваемой, к примеру, Фре¬дериком Стьернфельтом (Stjernfelt), ПОНИМАНИЕ ЕСТЬ СВЕТ (UNDERSTANDING IS LIGHT), следовательно, ‘затемнение’, в частности наме¬ренное, относится к условиям, которые можно охарактеризовать как создание помех пониманию: ‘to blind’, ‘to darken’, ‘темнить’ → скрывать от света → создавать помехи пониманию. В качестве частного случая метафоры ПОНИМАНИЕ ЕСТЬ СВЕТ выделим образ УМОЛЧАНИЕ ЕСТЬ ПОКРОВ: ‘вуалировать’, ‘veil’, ‘draw a curtain’ ... В обоих языках образ ЛЖИ и ОБМАНА также базируется на представле¬ниях, связанных с ОГНЕМ/ЖАРОМ: ‘растопить лестью’, ‘ложь не выгорит’, ‘лжет, разжигаясь собственной фантазией’, ‘the falser the gossip, the more it seared’ (букв. ‘прижигает, опаляет’), при этом оценка может быть как отрица¬тельной - ‘ложь обжигает’ → причиняет боль → это плохо, так и положитель¬ной - ‘согревающий обман’ → ассоциация тепла, уюта → это приятно. Помимо перечисленных метафор оба языка реализуют также образы ПРИТВОРСТВО ЕСТЬ ТЕАТР: ‘играть роль’, ‘ломать комедию’, ‘носить маску’, ‘играть спектакль’, ‘play a part’, ‘put on a show’, ‘wear a mask’...; КЛЕВЕТА/ЛОЖЬ ЕСТЬ ГРЯЗЬ: ‘поливать грязью’, ‘облить помоями’, ‘грязная ложь/инсинуации’, ‘втаптывать в грязь’, ‘dirty liar’, ‘fling dirt about’...; ЛОЖЬ/ЛЕСТЬ ЕСТЬ ПИЩА: ‘навраться досыта’, ‘первая порция лжи’, ‘раскусил обман’, ‘сладкая /горькая ложь’, ‘лить сироп’, ‘священный сладост¬ный обман’ (Пушкин), ‘all sugar and honey’, ‘honeyed words of lie’, ‘feed on soft corn’, ‘to swallow the line’ (принять за правду выдуманную историю)...; ПРЕУВЕЛИЧЕНИЕ/ЛОЖЬ ЕСТЬ АТМОСФЕРНЫЕ ЯВЛЕНИЯ: ‘заливать’, ‘ложь, льющаяся с экранов телевизоров’, ‘сквозь ее прелестные зубки потоком льется ложь’, ‘ложь просочилась’, ‘blow’, ‘snow’, ‘lie like a snow-ball’. В обоих языках также встречаем образы ЛЖИ и ОБМАНА, осмысливаемые в ТОВАРО-ДЕНЕЖНЫХ отношениях: ‘покупаться на ложь’, ‘платить за ложь’, ‘I weighed them - truth against lie, lie against truth’, ‘cheap liar/crook’, ‘sell a bill of goods’, ‘sell a pup’, ‘sell a gold brick’ и другие. Однако только в русском языке обнаруживаются специфические переос¬мысления лжи/обмана как некой МИСТИЧЕСКОЙ СУЩНОСТИ, которые никак не отражены английским языковым сознанием: О, правдоподобная магия лжи! (Игнатьев) Но в Инне все каким-то образом совмещалось -... честность с тяготе¬нием к вранью (Токарева) ... велико искушение смошенничать (АиФ, 8, 1999). Такая сущность часто осознается невидимой, неосязаемой, но овладевающей человеком, одурманивающей его или заполняющей собой пространство вокруг него: В тебе все пропитано ложью (из телепередачи); Ложь, льющуюся с экрана, успел вдохнуть каждый избиратель. Выйдите на улицу, вдохните свежего воздуха, освободитесь от дурмана (С.Говорухин, эфир в июне 1996); Все в этом доме проникнуто лицемерием (Вайнеры, BM). В приведенных примерах человек и жилищное пространство осмыслива¬ется языковым сознанием как контейнер для всепоглощающей лжи, лицемерия. Мы должны признаться, что примеры выборки не ограничиваются описан¬ными моделями. Так, ложь может мыслиться языковым сознанием как полудра¬гоценный камень, который при условии умелой, искусной обработки мастером своего дела будет трудно отличим от настоящего, подлинного: ‘отшлифовать неправду’. Мы ограничились описанием наиболее часто встречающихся случаев. Особый тип представляют антропоцентрические метафоры. Ложь и обман наделяются такими свойствами человека как способность мыслить, чувствовать, совершать поступки, свойственные человеку. Ш.Балли писал, что «человек всег¬да стремится одухотворить все, что его окружает» (Балли, 1961). Способность лжи и обмана «прикидываться» живыми и одухотворенными выражается в том, что они могут быть охарактеризованы в области интеллектуальной, нравствен¬ной и физической: ‘умная, глупая, коварная, бессовестная ложь’, ‘ложь ранит, убивает’, ‘ложь уродовала’, ‘у лжи десятки таких подпольных кличек’ (Довлатов), ‘lie spread rapidly’, ‘lie lived on’ и т.д. Помимо одухотворения одним из древних способов осознания мира явля¬ется символизация событий и лиц. Символические метафоры аккумулируют в языке многие факты духовной культуры. В английском языке выделяется не¬большая группа лексических единиц, передающих национально-литературные образы, ставшие символами лицемерия, ханжества: Пекснифф (Pecksniff) - образ елейного лицемера из романа Ч.Диккенса «Мартин Чеззлвит», Тартюф (Tartufe) - образ лицемера, по имени главного героя одноименной пьесы Ж.Б.Мольера, Mawworm - образ ханжи, который не может быть понятен широкому кругу но¬сителей русского языка без знания пьесы Биккерстафа «Лицемер». Английский язык соответственно в большей мере обогащен единицами, обозначающими ханжество, лицемерие, которые не вошли в словарный фонд русского языка: ‘pecksniffery’, ‘pecksniffianism’, ‘tartuffery’. Тартюф - имя, знакомое многим но¬сителям русского языка, как закрепившийся за данным именем символ лицеме¬рия, но связь с текстом осознается меньшим числом людей. Поэтому перечис¬ленные имена-символы вряд ли могут считаться прецедентными для русского лингво-культурного сообщества, при этом под прецедентным именем, вслед за В.В.Красных, мы подразумеваем некое имя, бывшее в реальной действительнос¬ти, в частности Мюнхгаузен, или принадлежащее виртуальной реальности соз¬данного человеком искусства - Остап Бендер, хорошо известные всем предста¬вителям национально-лингво-культурного сообщества, «при употреблении кото¬рого в коммуникации осуществляется апелляция не к собственно денотату, а к набору дифференциальных признаков данного прецедентного имени» (Красных, 1998: 52). В русском языке прецедентное имя Остап Бендер, известное любому со¬временному носителю русского языка, функционирует в коммуникации как имя-символ, характеризующий некую личность: ‘Х склонен к аферам, мошенничест¬ву’, или указывающий на ситуацию/-и обманного действия. Рубрика «Уголок О.Бендера» в АиФ публикует имевшие место в реальной жизни мошенничества различного рода: экспликация этого прецедентного имени актуализирует в соз¬нании носителей языка представления о всевозможных вариантах и способах обманных ситуаций. Прецедентное имя Хлестаков закрепило в русском лингво-культурном сообществе национально-детерминированный инвариант его вос¬приятия как хвастуна, вруна. В обоих языках имеются образы, требующие культурно-исторической ос¬ведомленности: фарисей /Pharisee - ‘Х такой, как если бы был представителем древнеиудейской секты, отличавшимся лицемерным исполнением правил благо¬честия, это плохо, поэтому за этим обозначением закрепляется отрицательная оценка’, Machiavellian/макиавеллевский отсылает к образу итальянского поли¬тика, считавшего допустимыми любые обманные средства, пренебрегавшего нормами морали, что не одобряется общественным сознанием, в английском встречаем также ‘to sham Abraham’ что означает притворяться больным, симу¬лировать. Фрейм обмана в английском языке оказывается культурологически насы¬щен, поскольку вовлекает в сферу своей индикации и реалии-символы: Brummagem (или сокращенно brum) означает поддельную вещицу, фальшивую монету и связывается в культурной памяти носителей английского языка с горо¬дом Бирмингем, прославившимся в 17 веке поддельными серебряными моне¬тами в 4 пенса. В качестве итога наших рассуждений заметим, что для обоих языков воз¬можности метафоризации лжи и обмана очень широки, если не бесконечны. В целом метафорическое восприятие лжи и обмана у русской и английской лингво¬культур совпадает. Расхождения выражаются в том, что русская группа метафо¬рически образных переосмыслений в нашей выборке оказалась богаче в количест¬венном отношении. Для русского языкового сознания характерно ос¬мысление лжи и обмана и их многочисленных разновидностей как сущности не¬подконтрольной человеку, независимой от него, что никак не фиксируется анг¬лийским языком.