Сопоставительный анализ средств номинации и дескрипции лжи и обмана в английском и русском языках

Задачами данного раздела являются следующие: - выяснить, какая информация кодируется в значении лексических и фра¬зеологических средств, номинирующих и описывающих обманные действия; - понаблюдать, какие элементы концепта «обман» означиваются в их экспликации средствами языка; - установить, какие признаки концепта «обман» являются релевантными для языковой концептуализации в русском и английском языках. Переходя непосредственно к сопоставительному анализу средств номина¬ции и дескрипции, мы обязаны прояснить два момента. Во-первых, подчеркнем, что предполагаемое использование в рамках данного раздела термина «пространство» не есть просто дань лингвистической моде, сделавшей популяр¬ными такие образования как «пространство языка», «пространство мысли», «семантическое пространство» и другие. Употребление метафоры пространства по отношению к языковому объекту выдвигает на первый план такие состав¬ляющие/признаки этого понятия как а) доступность наблюдению объектов при панорамном обозрении; б) понимание «растяжимости» пространства: возможнос¬ти ограничения его непосредственно наблюдаемым полем зрения ↔ расширения границ до бесконечности. Второй момент, на который нам бы хотелось обратить внимание, - объяс¬нить, чем мотивирован выбор средств для межъязыкового сопоставления. В этой связи, следует напомнить наше понимание концептов как неких идеальных еди¬ниц, объективированных в различных лексических единицах фразеологического и нефразеологического характера, паремиологических единицах, а также «схваченных» (термин Кубряковой, 1997) образно-ассоциативными представле¬ниями, которые зафиксированы в метафорах и устойчивых сравнениях. Бес¬спорно, содержание культурных концептов объемнее содержания одноименной языковой сущности: «их осознание как бы «растягивается» по всему идеографи¬ческому (или тематическому) полю, создаваемому разноименными первичными или вторичными (в том числе и фразеологическими) обозначениями «родового понятия» (Телия, 1996: 260). Следовательно, «сложить» рассеянные в системе образов, ассоциаций, поведенческих стереотипах и содержании языковых единиц частицы исследуемого концепта мы сможем, обратившись последовательно к перечисленным средствам сопоставляемых языков. Первым шагом для выполнения поставленных задач настоящего раздела является выявление корпуса лексических и фразеологических средств языковой объективации концепта «обман» в английском и русском языках, их сопостави¬тельный анализ. Принцип отбора лексических единиц для проводимого исследования оп¬ределяется нами выделением концептуальной гештальт-структуры (схемы) «ситуация обмана», категоризуемой в языковом сознании как типовой об¬раз/типовое знание об обозначаемом, т.е. имеющей целостное прототипическое представление. Используя прототипический подход, формирование определенной катего¬рии становится возможным либо в результате выделения наиболее яркого ее представителя в качестве прототипического объекта, свойства которого будут определять данную категорию (согласно Э.Рош); либо прототип может быть представлен перечислением и описанием прототипических характерис¬тик/признаков. Согласно точке зрения Э.Рош, прототипом обмана для русско¬язычного коллектива, очевидно можно считать обмер и обвес, учитывая давнюю русскую ярмарочную традицию обмена обманом. Достаточно вспомнить паре¬мию «не обманешь - не продашь», которая вызывает ассоциацию базара, где «все весы лгут, и царит закон обсчета и обмера...» (Секацкий, 1994:18). Одной из реак¬ций испытуемых на слово-стимул ‘продавец’ является реакция ‘обманщик’ (РАС, 180). Однако, мы затрудняемся в определении яркого примера категории обмана для англоязычной общности. В связи с этим, мы воспользуемся вторым способом выделения прототипа. Следуя описательному способу презентации прототипа, мы для реализа¬ции задач данного этапа нашей работы прототипическое представление об об¬мане представим на языке дискретных семантических признаков (Вежбицкая, 1996) следующим образом: Х обманул У-а= Х сказал и/или сделал нечто У-у Х знал, что это неправда Х сказал и/или сделал это, потому что хотел, чтобы У думал, что это правда [люди сказали бы: тот, кто так поступает, поступает плохо]. Несомненно, разнообразие модусов обмана значительно шире предложен¬ной схемы. К примеру, в «компании» с обвесами, жульничеством, блефом, при¬творством, лжепроизводством сосуществуют конвенциональные формулы эти¬кета, лесть, ложь во благо, обман умолчанием, относимые нередко исследовате¬лями к разряду частично ложных. Так, для прототипа категории ‘lie’ - лгать П.Кей и Л.Коулман выделили три критерия (при условии наличия рече¬вого об¬щения двух коммуникантов): ложность произнесенного высказывания, знание говорящего о ложности произносимого, желание обмануть. В результате экспе¬римента установлено, что испытуемые уверенно соотносят с прототипом скон¬струированные ситуации, в которых не выполняется не только одно, но и два условия (Coleman & Kay, 1981). Следовательно, несмотря на то, что, к примеру, «святая ложь» обычно не осуждаема категорически (не выполняется условие ‘люди сказали бы: тот, кто так поступает, поступает плохо’), а санкционируема и оправдываема этически, тем не менее это не влияет на прототипическое представление об обмане, а су¬ществование непорицаемого обмана можно признать периферийной ситуацией, к которой относятся и обман умолчанием, и так называемая «социальная» ложь. Таким образом, прототипичная концептуальная схема обмана несет обоб¬щенную информацию о данном акте, абстрагируясь от множества деталей, сос¬тавляющих коммуникативную структуру ситуации обмана (см. 1 главу), опуская данные о том, к примеру, кто выступает в роли агента и реципиента обмана: лицо (индивид), коллективный, институциональный субъект или социум и т. п. На основе анализа дефиниций толковых словарей, а также с помощью наб¬людения контекстуальных употреблений лексических единиц в речи нами было выявлено 652 (291 русских и 361 англоязычных) лексических единицы фразеоло¬гического и нефразеологического характера, которые объективируют различные языковые осмысления исследуемого концепта (в указанное число не включены сравнения и метафоры, описанию которых будут посвящены 2.3. и 2.4. настоя¬щей главы). Исследование семантической структуры обнаруженных лексических еди¬ниц в обоих языках на уровне парадигматики показывает, что анализируемые единицы могут быть объединены в несколько групп внутри концептуального пространства обмана. Так, лексемы ‘порочить’, ‘оболгать’, ‘наговорить’ ‘охаивать’ и пр. обнаруживают сходство благодаря наличию в их семантичес¬кой структуре значения ‘клеветать, ложно обвинять’. В результате компонент¬ного анализа отобранных единиц стало возможным выделить в обоих языках 7 фрагментов концептуального пространства обмана: активная и пассивная ложь, клевета, лесть, преувеличение, притворство и акциональный обман. Результаты выборки мы представляем в таблицах 3 - 9 (вынесенных в Приложение), где знаком V мы обозначили глагольные единицы, N - субстантив¬ные единицы, номинирующие процесс обманного действия, Ns - единицы, обоз¬начающие субъекта-транслятора обманного действия. Глагольные парадигмы наряду с субстантивными синонимическими рядами образуют ситуативные группы, каждая из которых относится к одной области опыта и является лекси¬ческим представителем некоторой единой схематизации опыта/знания. Способы концептуализации мира могут быть разными у носителей разных языков, соответственно разными будут и способы номинации предметов, признаков и явлений. Аргументом за сведéние фразеологических и лексических средств в единую таблицу может служить их «функциональная эквивалентность» (Москвин, 1996: 36), а также подобное объединение обусловлено задачей пронаблюдать/выявить количественные расхождения в русском и английском языках в номинировании того/иного фрагмента пространства обмана, учитывая тезис о том, что наибольшее количество синонимов в языке закрепляется за явлением наиболее актуальным и важным с точки зрения носителей языка. Актуальность или «концептуализированность» (Москвин, 1997) обеспечивает высокую номина¬тивную активность в обозначении того или иного явления/поведения. Выделенные в обоих языках фрагменты пространства обмана «клевета», «лесть», «преувеличение» (таблицы 4-6 в Приложении) отсылают к речевому поведению субъекта и оказываются семантически варьируемыми за счет факто¬ров: цель и содержание высказывания: 1) клевета, сплетни, слухи (субъект и реципиент (жертва) лжепроизнесения, как правило, не совпадают) - очернить, возводить напраслину, slander, fling dirt about (‘распространять грязные сплетни’); 2) преувеличение, бахвальство, хвастовство, небылицы (субъект и реципи¬ент лжераспространения нередко совпадают) - лить пули, заливать, snow, blow one’s own horn (‘бахвалиться, хвастаться’); 3) лесть, неискренность - рассыпаться мелким бесом, по/льстить, flatter, feed smb on soft corn (‘льстить, лицемерить’). Фрагменты «пассивная ложь» и «притворство» (таблицы 7 и 8 в Приложе¬нии), передают значение утаивания, сокрытия: 1) пассивная ложь - замалчивание или сокрытие истинной информации: умалчивать, темнить, недоговаривать, veil, dissemble, sweep under the carpet; 2) притворство - сокрытие истинных намерений/поведения и/или маски¬ровка их альтернативными, как правило, более предпочтительными: симулиро¬вать, блефовать, пускать пыль в глаза, pretend, wear a mask, bluff. Мы обязаны уточнить, что не все лексические единицы могут иметь строгую фиксацию к определенной группе. Так, мы столкнулись с трудностью отне¬сения лексемы ‘prevaricate’, которая, с одной стороны, означает ‘make untrue or partly untrue statements’ (т.е. активная ложь), с другой стороны, содержит элемент утаивания ‘try to evade telling the (whole) truth’ [OALD], что позволяет отнес¬ти данную единицу к пассивной лжи. Мы также сочли возможным упомянуть некоторые лексемы в двух выделенных группах одновременно, в частности ‘dissemble’ приводится в двух груп¬пах - пассивной лжи и притворства, поскольку означает ‘speak, behave, so as to hide one’s real feelings, thoughts, plans, etc, or to give a wrong idea of them’ [HD]. Аналогично русский глагол ‘врать’, с одной стороны, является риторически сниженной номинацией, синонимичной глаголу ‘лгать’, с другой стороны, входит в группу глаголов фрагмента «преувеличение» и синонимичен глаголам ‘заливать, бахвалиться’. По нашим данным наиболее представительными в количественном плане являются лексические единицы, номинирующие фрагмент акционального обмана (различного рода надувательства, жульничество, плутовство и пр.), результаты выборки отражены в таблице 9 (см.: Приложение). Каждая из выделенных групп единиц, называющих акциональный обман, в английском и русском языках не представляется нам однородной. Очевидно, что внутри множества лексем фрагмента «акциональный обман» возможно выделение подмножеств, образующих парадигмы, на основе совпадения у некото¬рых единиц признаков, уточняющих характер действия. Так, и в русском, и в английском языках в этом фрагменте выделяются парадигма, семантически мар¬кирующая ловкость, умение, легкость производимого действия: circumvent, catch (old birds) with chaff, come (put) Yorkshire over smb, обжулить, надуть, обуть (из сапогов) в лапти (на обе ноги), обводить/обвести вокруг пальца и др.; группа лексико-фразеологических средств, номинирующих обман при денежной сделке: обсчитать, нагреть, нажарить, flim-flam (амер. «обсчитать»), cheat out of, diddle out of, swindle out of и др.; в обоих языках сопоставления можно обмануть другого, пользуясь его наивностью, доверчивостью, неопытностью: одурачить, об/дурить, околпачить, dupe, make a sucker of, kid и др.; и наконец, можно с помощью обмана поставить в худшее положение, нередко пользуясь оплошнос¬тью реципиента: chisel, impose on/upon, double-cross, объегорить, обуть, обла¬пошить и другие. Но дальнейшая процедура выделения семантических подгрупп не проводилась из-за нефиксированности большинства единиц к какой-либо од¬ной группе. Своеобразие номинации заключается в том, что каждый народ членит мир по-своему, в соответствии со своим видением. Организация элементов опыта, свойственная лишь данной культуре, обуславливает неповторимость индивиду¬ального облика этой культуры. Следующим шагом будет количественное определение единиц лексичес¬кого и фразеологического характера, результаты чего мы представляем в сле¬дующей таблице. Таблица 10 Сравнение количественных данных лексико-фразеологических средств номинации фрагментов концептуального пространства обмана в английском и русском языках фрагменты концептуаль¬ного пространства обмана русский язык английский язык V N Ns V N Ns активная ложь 37 - 20 % 12 9 27 - 12 % 19 4 клевета 21 - 11,4% 9 1 7 - 3,1 % 3 2 лесть 8 - 4,3 % 1 3 21 - 9,3% 9 5 преувеличение 14 - 7,6 % 8 3 16 - 7,1 % 9 3 умолчание 12 - 6,5 % 4 - 31 - 13,7 % 9 2 притворство 26 - 14 % 12 5 38 - 16,8 % 10 6 акциональный обман 67 - 36,2 % 23 16 86 - 38 % 35 19 в с е г о: 185 - 100 % 69 37 226 - 100 % 94 41 Анализ полученных данных начнем, в первую очередь, с объяснения коли¬чественного перевеса субстантивных единиц, обозначающих те/иные фрагменты обмана и субъекта обманного действия. Они в целом представлены в английском языке богаче (в сравнении с русским языком) в количественном отношении за счет особенностей словообразования (конверсия). Процентный анализ только глагольных лексических средств объясняется тем фактом, что именно глаголы, семантика которых связана со свойствами ак¬тантов, выступают как бы слепком целой ситуации, в частности ситуации об¬мана. Из таблицы видно, что для обоих языков безусловным лидером в количест¬венном отношении является собственно обман - 36,2% в русском и 38% в английском (где за 100% принимается 185 и 226 единиц в русском и английском соответственно), представленный такими его модусами, как плутовство, жульничество, мошенничество и т.д. Не менее распространенной для русской лингвокультуры является «активная ложь» (20 %), которая оказалась менее реле¬вантной для английского языка (12 %). Количественные расхождения наиболее наблюдаемы в фрагментах «клевета», «лесть», «умолчание». Для англоязычной культуры оказались в боль¬шей степени характерны лесть (4,3 % и 9,3 % - русский и английский соответст¬венно) и ложь умолчанием (6,5 % в русском языке и 13,7 % в английском). Л.Вайсгербер писал, что «в родном языке каждого народа заложено некое миро¬понимание в том виде, которое оно приобрело сообразно судьбам этого языко¬вого сообщества, его географическому положению и истории, его духовным и внешним условиям. Насколько мало похожи все эти обстоятельства у двух наро¬дов, настолько же маловероятно, что в двух языках может существовать одна и та же картина мира, сложившаяся в результате этих обстоятельств и заложенная в конкретном языке» (Вайсгербер, 1993: 114). Любопытным, в связи с этим, яв¬ляется факт, что русское языковое сознание для передачи значения клеветы, рас¬пространения порочащих слухов закрепило практически в четыре раза больше (в процентном отношении) единиц в сопоставлении с английским. Подобная нерав¬ная языковая фиксация является, на наш взгляд, следствием, во-первых, риту¬ально закрепленной русским социумом традиции распускания слухов, сплетен (см. 1.2. настоящей главы) и, во-вторых, клевета и доносительство, приветствуе¬мые и поощряемые в период сталинизма, также способствовали высокой номи¬нативной активности в обозначении данного фрагмента. Показав разность в охвате языковым сознанием фрагментов, обозначаю¬щих ситуацию обмана в русском и английском языках в количественном отно¬шении, перейдем к следующему этапу нашего исследования, где мы планируем проследить, как язык репрезентирует концепт «обман» на лексическом и фразео¬логическом уровнях последовательно.