"СМОТРЕТЬ НАД ВСЕМИ ПРОКУРОРАМИ"

Генерал-прокурору были подчинены все прокуроры в коллегиях и народных судах. В соответствии с "должностью" он обязан был "смотреть над всеми прокуроры, дабы в своем звании истинно и ревностно поступали". Все нижестоящие прокуроры действовали именем генерал-прокурора, под непосредственным его наблюдением и покровительством. От него они получали наставления и указания, к нему обращались со своими "доношениями" и протестами. Генерал-прокурор должен был все "прокурорские доношения "предлагать" Сенату и инстиговать, чтоб по ним исполнено было". Прокуроры назначались на должности Сенатом по предложению генерал-прокурора. За те или иные проступки они могли быть наказаны только Сенатом. Сам же генерал-прокурор и обер-прокурор несли ответственность только перед императором. В указе о "Должности генерал-прокурора" на этот счет отмечалось: "Генерал и обер-прокуроры ничьему суду не подлежат, кроме нашего". Только в крайнем случае, во время отлучки императора. Сенат формально мог арестовать генерал-прокурора за "тяжкую" и "времени не терпящей вину", например, за измену. Но и в этом случае запрещалось применять к нему какое-либо наказание. Если на местных прокуроров поступало "доношение", что они "званий своих истинно и ревностно не исполняют", то генерал-прокурор обязан был представить такое "доношение" Сенату со своим мнением. Никаких особых личных требований для службы в прокуратуре в то время не определялось. Ведено было избирать их "из всяких чинов", но "лучших". В Табеле о рангах 1722 года генерал-прокурор был отнесен к третьему классу, обер-прокурор — к четвертому. Прокуроры в коллегиях состояли в шестом, прокуроры при надворных судах — в седьмом классе. Прокуроры формально были независимы от тех учреждений, при которых они состояли. Правда, эта независимость иногда нарушалась. У провинившихся прокуроров иногда делалось удержание из жалованья. Однако когда это дохо-дило до генерал-прокурора, то он всегда вмешивался и вносил "предложение" в Сенат, который рассматривал вычеты из жалованья прокуроров как уклонение от законного порядка и подтверждал привилегированную подсудность прокуроров. Многие прокуроры со дня их назначения развернули довольно активную работу. Они строго наблюдали и контролировали деятельность учреждений и организаций, при которых состояли, обращая внимание на все недостатки и упущения: на нарушения закона, волокиту, несвоевременный приход на службу, воровство и растрату денег и т.д. Так, в 1723 году прокурор Юстиц-коллегии Ржевский доносил генерал-прокурору Ягужинскому, что многие члены коллегии "никогда вовремя не приезжают в присутствие", отчего все делопроизводство "замедлено". По докладу Ягу-жинского Сенат вызвал для дачи объяснений о таких непорядках президента коллегии. Спустя некоторое время тот же прокурор доносил, что в этой "коллегии за умалением членов дела остановились и управлять некому". Ягужинский внес предложение в Сенат — "пополнить коллегию новыми членами". Сенат с этим согласился. В то время существовал такой порядок действий прокуроров. Заметив нарушение, прокурор вначале устно предлагал устранить его, а если его обращение не помогало, то он приносил протест. Письменный протест поступал в тот орган, который нарушил закон и от которого зависело на том "протесте утвердиться", то есть принять его, или же "остаться при своих мнениях". В последнем случае руководитель учреждения обязан был направить в вышестоящую инстанцию или Сенат вместе с протестом прокурора свои объяснения о причинах несогласия с прокурором. Принесение прокурором протеста приостанавливало исполнение того действия или постановления, которое опротестовывалось. В то же время прокурор, чей протест был отклонен, направлял специальное "доношение" генерал-прокурору, от которого зависело, поддержать своего подчиненного или нет. Непосредственное уголовное преследование лежало вне компетенции прокурора. Он только наблюдал за ходом расследования дела и имел "попечение" о колоднических, то есть арестантских, делах. В круг ведения прокуроров входил также надзор за фискалами, за которыми они должны были "иметь крепкое смотрение". Фискалы в коллегиях и надворных судах доносили о всех замеченных ими злоупотреблениях прокурорам. Прокуроры на местах наблюдали также за правильным "собиранием" казенных доходов, за безубыточным для казíû производством по подрядам и откупам, за правильностью финансовой отчетности и др. Очень интенсивно начал свою деятельность прокурор при Московском надворном суде князь Василий Гагарин. Он направил генерал-прокурору Ягужинскому несколько серьезных "доношений". В одном из них сообщал, что надворный суд не соблюдает указов о розыске преступников, отчего, по его мнению, "чинится ворам послабление". В другом сообщал о незаконных действиях председателя надворного суда Тарбеева при слушании дел. По докладу Ягужинского Сенат распорядился направить для исследования этого дела президента Юстиц-коллегии сенатора Матвеева. Прокурор Гагарин смело вступал в противоборство с сильными и влиятельными людьми и умел добиться принятия справедливого решения по делу. В этом отношении характерен такой случай. В Московском надворном суде слушалось дело по обвинению дворовых людей могущественного вельможи Салтыкова - неких Максимова и Герасимова. Они подозревались в убийстве двух крепостных крестьян, совершенном, по слонам обвиняемых, по прямому указанию приказчика Архипова. Максимов и Герасимов были арестованы. Для их изобличения необходимо было провести очные ставки с Архиповым и другими людьми Салтыкова. Однако вельможа заупрямился и отказался отпускать своих людей в суд. "Розыск" приостановился. Находясь долгое время под арестом в исключительно тяжелых условиях, обвиняемый Максимов умер. Прокурор Гагарин, выявив все эти "бесчинства", донес о них генерал-прокурору Ягужинскому. Тот в ноябре 1724 года внес свое предложение в Сенат, который и начал слушать дело. Сенаторы приказали немедленно взять приказчика Архипова и доставить его "за караулом" в Юстиц-коллегию, при этом установили Салтыкову определенный срок для выполнения своего решения, дополнив при этом, что, если "он на тот срок не поставит, тогда взят и держан будет сам в Сенате". За свои "доношения" прокуроры несли ответственность. Это относилось и к генерал-прокурору. Правда, за неумышленные, ошибочные донесения, "без вымысла", никакого взыскания на прокуроров не налагалось, так как считалось, что "лучше доношением ошибиться, нежели молчанием". В случае же частого повторения ошибок прокурор подлежал ответственности, хотя четко и не определенной в законе. Отмечалось лишь, что "не без вины будет". В случае же тяжкого преступления даже генерал-прокурор мог быть наказан как "явный разоритель государства". При необходимости Ягужинский собирал своих подчиненных и давал им конкретные поручения. Так, 20 мая 1724 года Пётр I написал Ягужинскому: "Г. Генерал-прокурор, которые прокуроры от коллегий здесь в Москве, прикажи им, чтоб они свои конторы здесь гораздо посмотрели, так ли делается, как надобно, и ежели что не так, чтоб тебе рапортовали, и оных бы, сыскав и освидетельствовав, наказать, понеже за глазами, чаю, много диковинок есть". Ягужинский очень болезненно воспринимал и искренне огорчался, когда император "напоминал ему о его должности", то есть давал поручения по делам, которые входили в круг повседневных обязанностей прокурора. Узнав о поручении, Ягужинский в тот же день предложил обер-секретарю Сената собрать прокуроров от всех коллегий и объявить им письмо Петра I. В своем обращении к обер-секретарю он сетует на то, что "прокурорам и без такого напоминания то надлежало чинить и мне рапортовать". Ягужинский потребовал от подчиненных, чтоб "каждый от своей конторы, где неисправа есть, сегодня, или кончая завтра, мне рапортовал и мне бы было что Государю донесть". Затем Ягужинский с укором добавляет: "Мне не без зазрения, что Государь мне сам о должности моей напоминает. Нашей прокурорской конторе о сем тоже думать надобно". Указание было исполнено немедленно, и уже через день Ягужинский доложил Петру I о положении дел в коллегиях. Генерал-прокурор Ягужинский умел настоять на том, чтобы в прокуратуру попадали нужные ему люди — энергичные и волевые. Когда однажды сенаторы заупрямились и не хотели назначать прокурорами дворян Отяева и Кутузова, Ягужинский в резкой форме заявил сенаторам, что "не признает за ними (т.е. кандидатами в прокуроры. — Авт.) никакого явного порока и мнит в том быть некоторой страсти", а потому, подчеркнул он, и "принимет в том от вот перед Его Величеством на себя". Большинство прокуроров на местах было назначено не только с его ведома, но и по его прямой рекомендации. При пополнении рядов прокуратуры Ягужинский испытывал определенные трудности. Должность была новая, доселе небывалая, людей приходилось отбирать тщательно и скрупулёзно, чтобы не пропустить нечестных и беспринципных. В одном из писем Петру I Ягужинский сообщал: "Воистину трудно было людей достойных сыскивать". Будучи приближенным к императору и пользуясь его полным доверием, Ягужинский оказывал огромную поддержку подчиненным ему прокурорам, всячески выводя их из-под влияния учреждений, при которых они состояли. При случае он всегда находил возможность испрашивать чины и награды для прокуроров, выставлять их перед Петром I как особенно усердных, преданных и честных слуг. Например, в одном из "доношений" Ягужинский писал: "В коллегиях которые определены прокуроры не токмо должность звания своего исправляют прилежно, но и, сверх того, тщатся, где что могут видеть, и исправить к интересу Вашего Императорского Величества нигде не пропущают, и Ваше Величество изволите при счастливом возврате своем в Москву сами свидетельствовать, что я сию похвалу им не ложно придаю, и господа президенты к ним респект такой имеют и только зерцало и прокуроров твердят". Ягужинский просит Петра I, чтобы прокуроры пользовались "протекцией" императора в случае, когда "может некоторым иногда вместо защиты обида чинится".