Истоки и развитие организованной преступности в России

Начало существования сплоченной воровской среды, по мнению российских ученых-обществоведов (Д.С. Лихачев, Г.В. Есипов и др.), относится по преимуществу ко времени, когда массовая экспроприация земли у крестьян и, следовательно, быстрая национализация создали условия для первоначального капиталистического накопления. Это последняя треть XV — первые десятилетия XVI веков. К этому же времени относятся и первые свидетельства о существовании воровских организаций . Исследователи, изучавшие преступный мир России, отмечали, что к XVIII в. встречались целые селения воров и разбойников. Такое положение было характерно для любого более или менее обжитого места России. К этому же периоду относится появление традиций и “законов” преступного мира, которые сохранились до настоящего времени: внесение определенных сумм денег при вступлении в “воровское братство”, необходимых для поддержания членов групп; проведение при этом обрядов посвящения; наделение кличками; общение на жаргоне — “фене” (тайном языке офеней — бродячих торговцев-коробейников) и др. Известный правозащитник и исследователь уголовного прошлого Российской Империи В. Чалидзе считает, что для изучения организационной структуры воровского мира весьма важны два обстоятельства: то, что их ассоциации ведут свою историю издавна, и то, что этот мир весьма консервативен в почитании своих организационных и этических принципов. Именно эта консервативность позволяет проводить аналогию между воровской организацией и артелью — давнишним русским социальным институтом, дожившим в прежнем виде до начала XX в. и не прекратившим существование и ныне. Для различных артелей (в том числе и воровских) характерны следующие признаки: “молчаливый” договор участников; ограничение свободы выхода из артели; принцип круговой поруки; равноправие основных членов при приоритете лидера (“атамана”, “старшого”); внутренняя система наказаний; высокая степень информационной замкнутости; взаимодействие с другими артелями в разделе территории промысла. Главной отличительной чертой воровских артелей от других является высокий уровень тоталитарности воровских ассоциаций, непризнание за членами воровского сословия права выйти из него и вернуться в общество: “воровской мир столь строго охраняет свою информационную замкнутость, столь высоко ценит доверие, оказанное “посвященным”, тем, кто принят как равный в воровскую семью, что оставление этой семьи почитается за измену, ибо порождает для воровского мира опасность нарушения информационной замкнутости”. В XIX столетие преступный мир России вступил окрепшим, сплоченным, монолитным, имеющим силу противопоставить себя общественному порядку и закону. Его традиции, обычаи, “законы” укрепились в сознании целых поколений правонарушителей. В XIX веке профессионализация преступной деятельности достигла такого размаха, что не было уже “проявления общественной жизни, к которому преступный мир не приспособился для своей пользы”. К концу XIX в. преступный мир приобрел черты стройной организации. Однако становлению “российской мафии” мешали отсутствие рынка и сильная военно-политическая государственная власть в Российской Империи, “ломавшая хребты” потенциальным конкурентам. Казнокрадство и взяточничество придворных и чиновников всегда были хронической болезнью Империи, но в организованную преступность они не складывались, поскольку не были связаны с теневым производственным процессом и потоками капитала. В предреволюционный период (1917 г.) в условиях экономического и политического кризиса в стране возникла торгово-финансово-промышленно-чиновничья организованная преступность. Получая сверхприбыль на военных поставках и на спекуляции вокруг карточной системы, организованная преступность быстро дестабилизировала страну. Еженедельно возникали и исчезали новые имена дельцов, складывались и лопались многомиллионные состояния. Черный рынок перекрыл обыкновенный во много раз. Коррупция охватила аппарат, связанный с финансовыми и товарными потоками. Но предреволюционная организованная преступность, несмотря на свой огромный вес и масштаб операций, была зыбкой, как большая медуза. Идя по стопам режима, организованная преступность также утратила стабильность и контроль над потоками капитала. Взаимоуравновешивающие системозащитные механизмы ее не сложились, грань между “белым” и “черным” капиталом размылась, произошла потеря управления. Революция 1917 года и последующие события коренным образом изменили ситуацию в преступном мире России. В первые послереволюционные годы многие профессиональные преступники были выпущены на свободу, ряд из них даже пришел на службу в органы ЧК и милицию. Тем самым были нарушены вековые воровские законы. Одновременно в организованные банды объединялись бывшие сотрудники жандармерии, офицеры разгромленной белой армии. Историки отмечают, что после революции 1917 года составной частью организованной преступности являлись небольшие группировки криминального характера, использовавшие политическое прикрытие в виде партийной атрибутики, самоназвания и т.п. На уголовную стезю становились порой и отдельные подпольные организации большевиков, левых эсеров, максималистов, находившихся в тылу армий Колчака, Деникина, Врангеля. Росту криминальных настроений и действий, являвшихся зачастую причиной провалов этих организаций, способствовали решения подпольных центров. К концу 20-х годов наблюдался определенный кризис в распределении сфер влияния в преступном мире. Постоянные конфликты между различными группировками диктовали необходимость совершенствования воровских “законов”. В результате на базе традиций и обычаев прошлого возник единый воровской “закон”, по которому наиболее авторитетных преступников стали именовать “ворами в законе”. Именно к этому периоду относятся некоторые принципы деятельности “воров в законе”, которые сохранили актуальность до настоящего времени: решение сложных вопросов коллегиально на “сходках” как в местах лишения свободы, так и “на воле”; возрождение “общака” как материальной базы преступников, образование “ворами в законе” в каждой местности своих баз, общин, “малин”; соблюдение “закона” мести за отход от соблюдения воровских обычаев и традиций. С середины 20-х годов исправительные учреждения стали в основном заполняться не уголовниками, а репрессированными жертвами тоталитарного террора. Администрацией лагерей поощрялись издевательства “блатных” по отношению к “политическим”, большую часть из которых составляли обыкновенные рабочие и крестьяне. Такое сотрудничество с администрацией расслоило касту “воров в законе”. Появился новый кодекс, позволяющий частичное сотрудничество с сотрудниками лагерей. Это было вызвано и тем, что с середины 30-х годов одновременно с политическим террором были ужесточены репрессивные меры по отношению к профессиональным преступникам. В этих целях органами НКВД использовалась система внесудебных репрессий, или “особое совещание”, которому было делегировано право привлекать к уголовной ответственности “социально опасный элемент” на основании агентурной информации и справок о прежней судимости. Уголовный мир был вновь загнан в подполье и вынужден был в местах лишения свободы бороться за выживание. Серьезное расслоение произошло в среде уголовников в годы Великой Отечественной войны, когда значительное их число по своей воле приняли участие в борьбе с фашизмом, а другая часть пошла на службу к гитлеровским оккупантам, принимая участие в зверствах против своего народа. Криминальная активность и той, и другой категории в послевоенный период во многом способствовала вспышке бандитизма в стране. Но именно тогда правоохранительные органы выработали многие тактические приемы, позволявшие в довольно сжатые сроки локализовать бандитизм как массовое криминальное явление.